"Ивлин Во, Сент-Джон Артур. Не жалейте флагов " - читать интересную книгу автора

магазина готового платья в Нью-Йорке, а рассеянность ее следует отнести за
счет тягот доставки ее "ассортимента" в военное время. На ней был в высшей
степени модный наряд, предназначенный, однако, скорее для того, чтобы
уведомлять, а не привлекать: ничто из ее туалета, ничто, как можно было
предположить, и из содержимого обтянутого в свиную кожу футляра для
драгоценностей над ее головой не было выбрано мужчиной или для мужчины. Ее
элегантность была сугубо индивидуальна; Анджела решительно не принадлежала к
числу тех, кто с руками рвет новейшую безделушку в те немногие недели
ажиотажа, что проходят между ее появлением на прилавке и наводнением мировых
рынков дешевыми подделками под нее; ее внешность была летописью, которую,
если можно так выразиться, из года в год вела в укор веяньям моды одна и та
же четкая, характерная рука. Но погляди любопытствующий подольше - а он мог
бы сколько угодно разглядывать ее без риска оскорбить, так глубоко ушла
Анджела в раздумье, - его пытливости был бы поставлен предел, когда он дошел
бы до лица избранного им объекта. Все атрибуты Анджелы: груды багажа,
наваленные у нее над головой и вокруг, ее прическа, туфли и ногти, едва
уловимая атмосфера духов, окружавшая ее, стакан с виши и томик Бальзака в
бумажном переплете, лежащий на столике перед ней, - все это говорило о том,
что (будь она американкой, какой казалась с виду) она назвала бы своей
"индивидуальностью". Однако лицо ее было безгласно. Гладкое, холодное,
огражденное от всего человеческого, оно было словно вырезано из яшмы.
Посторонний мог бы наблюдать ее на протяжении многих миль пути - так шпион,
любовник или газетный репортер могут околачиваться на панели перед запертым
домом и не уловить ни отблеска, ни единого шелоха за прикрытыми ставнями - и
уйти восвояси по проходу, в смятении и замешательстве, прямо
пропорциональных его проницательности. А если бы ему рассказали факты, одни
только факты об этой внешне бесстрастной, сухой, высокоинтеллигентной
женщине без явных примет национальности, он бы заклялся впредь составлять
мнение о своем ближнем. Ибо Анджела Лин была шотландкой, единственной
дочерью миллионера из Глазго - жизнерадостного жулика-миллионера, взявшего
жизненный разбег в уличной шайке; она была женой дилетантствующего
архитектора и матерью единственного малосимпатичного здоровяка сына - по
общему признанию, вылитой копии дедушки, - а страсть до такой степени губила
ее жизнь, что друзья отзывались об этой купающейся в золоте избраннице
счастья не иначе как с сожалительным эпитетом "бедная": бедная Анджела Лин.
Лишь в одном случайный наблюдатель попал бы в точку: внешность Анджелы
не предназначалась для мужчин. Иногда спорят - и даже затевают опросы в
популярных газетах - о том, станет ли женщина заниматься своим туалетом на
необитаемом острове; Анджела для себя лично решила этот вопрос раз и
навсегда. Вот уже семь лет она жила на необитаемом острове, и ее внешность
стала для нее коньком и развлечением, занятием, всецело продиктованным
самоуважением и вознаграждающим само по себе; она изучала себя в зеркалах
цивилизованного мира с тем вниманием, с каким узник наблюдает проделки
выдрессированной в темнице крысы. (Мужу ее вместо моды служили гроты. Их
было у него шесть, купленных в разных местах Европы, одни под Неаполем,
другие в Южной Германии, и с превеликими трудами, по камешку, доставленных в
Гэмпшир.)
Вот уже семь лет, - ей было тогда двадцать пять, а ее замужеству с
денди-эстетом два года, - как "бедная" Анджела была влюблена в Безила Сила.
Это была одна из тех интриг, которые завязываются беспечно в надежде на