"Оливия Уэдсли. Честная игра " - читать интересную книгу авторапустыня; а дома сейчас все торопились в какой-нибудь магазин, а потом
куда-нибудь танцевать... Джервэз постучался в дверь, но, не получив ответа, еще раз постучал и вошел в комнату. Он увидел тонкий силуэт Филиппы на фоне сапфировой ночи, сверкающей тысячами бриллиантов легких снежинок. Она повернулась к нему, когда он позвал ее, и улыбнулась слегка смущенной улыбкой. - Тебе холодно, - боязливо воскликнул он, беря ее руку в свои. - Дорогая, сядь лучше к огню. Он посадил ее в большое, мягкое кресло, стоявшее возле камина. На полу была разостлана шкура белого медведя. Он опустился возле Филиппы на поя и протянул ее ручки поближе к пламени. - Так лучше? - спросил он, притянув одну ее руку к себе и целуя ее. - Поцелуй и эту руку, чтобы согреть! - пошутила Филиппа. Джервэз опять поцеловал руку. - Теперь лучше? - Немножко. - Только немножко? Филиппа, смеясь, провела пальцем по его усам. - Ой, какие жесткие и колючие! Он схватил ее в объятия и стал целовать, теряя самообладание от ощущения близости Филиппы, ее девственно холодной кожи и девичье робких прикосновений. Прозвучал гонг, сперва робко, потом сильнее и, наконец, перешел в артистическое crescendo. - О, уже обед! - воскликнула Филиппа. - А я умираю от голода! сбежали, держась за руки, по широкой лестнице с низкими ступенями в маленькую восьмиугольную столовую, куда им был подан обед. Джервэз очень скоро отпустил всех слуг. - Я хочу тебя иметь только для себя! - Ты говоришь все время такие милые вещи - улыбнулась ему Филиппа. - Я не только говорю, я так и чувствую, - немного чересчур пылко ответил Джервэз. После, когда им подали кофе в маленьком парадном салоне, Филиппа сказала: - Пусти, пожалуйста, граммофон. Ах, Джервэз, мне так странно, что все эти замечательные, чудные вещи принадлежат также и мне. Ведь это твои собственные слова... даже этот вот граммофон... Мне никогда и не снилось даже иметь электрический граммофон. Давай потанцуем! Она опьяняла его, как, вероятно, должно было пьянить вино, которое боги давали смертным в эпоху чудес. Он крепко прижал ее к себе. - Филиппа, ты моя? Он наклонился над ней, любуясь ее опущенными нежными веками, ее маленькой, шелковистой головкой, ее молодой подымающейся и опускающейся грудью и линией ее белой руки, покоившейся в его руке. - Сознаешь ли ты, что мы принадлежим друг другу, теперь и навсегда? Ее охватила внезапная робость; в глубине души она была испугана, но ясно сознавала одно: жизнь нужно встречать честно. Это правило стало ее тайным девизом. Она давно уже пришла к заключению: человек, взявший на себя обязательства, не должен ни спрашивать, ни раскаиваться. Она подняла на |
|
|