"Оливия Уэдсли. Ты и я " - читать интересную книгу автора

обвенчались. Ему было тогда двадцать четыре года, ей - девятнадцать.
Рукава буфами, осиная талия, запах фиалки, - в тот год все женщины
душились фиалкой и шляпы носили, приподнятые сзади кучей мелких блестящих
локонов. У Вероны волосы были точно такие, как у Тото, - вернее, наоборот! -
очень густые, упругие, блестящие и всегда очень пахучие. Волосы Вероны
щекотали ему подбородок, когда они танцевали, а раз она обернулась, кивая
кому-то, и душистая шелковая прядь коснулась его щеки, его губ - было это у
Уолкеров, а позже Уолкеры же уступили им Морацен, чтобы они могли провести
там свой медовый месяц.
Оратория была битком набита; от запаха лилий и курений дышалось с
трудом. Верона при свете свечей казалась такой молодой и золотой - да,
золотой. Пламя свечей отражалось золотыми звездочками в ее глазах, когда
она, улыбаясь, глядела на него. Двадцать лет тому назад? Не вчера ли? После
обеда они гуляли в засыпавшем саду, и у пруда с лилиями Верона сказала ему
едва слышно, у самых губ:
- Пойдем в комнаты, милый!
И в Морацене же, шесть лет спустя, в такой же божественный притихший
вечер, он набрел на нее и Родди Торренса, забывшихся в поцелуе.
Он вернулся раньше, чем рассчитывал, и из Лондона не успел
телеграфировать - удачно попал на пароход. Родди провел там всю ту неделю,
что он отсутствовал, а он и не подозревал.
Он едва не убил Родди (дрался, как полагается), затем развелся с
Вероной и уехал из Англии с Тото.
Да, так оно было!
Даже сейчас противно вспомнить. Он поднялся и потянулся, тяжело
вздохнув.
Раздался голос Тото - она напевала какую-то нелепую песенку. Немного
погодя она высунулась из окна, и солнце заиграло в ее волосах.
Она взглянула вниз на Карди и с восхитительной улыбкой проговорила:
- Дорогой, я хоту коги!
Сегодня положительно день воспоминаний! "Я хоту коги" - так трехлетняя
Тото повторяла слова матери, лениво требовавшей, чтобы ей подали кофе.
Верону очень забавляло, что малютка копирует ее.
Тото была дня нее игрушкой, которая, утратив обаяние новизны, утратила
и право на ее нежность.
Карди это смутно чувствовал, но даже мысленно не договаривал.
Он обернулся к входившей Тото. Она вложила в его руку прохладную ручку
и улыбнулась ему. Глаза ее скользнули по морю, потом остановились на его
лице.
На ветру легкое бледно-розовое кисейное платье обрисовывало стройную
фигурку. Ей трудно было дать и семнадцать лет, когда, прижавшись кудрявой
головкой к руке Карди, она говорила задумчиво:
- Вот что плохо в днях рождений: они заставляют вспоминать, правда? Я,
видишь ли, посмотрела на тебя из окошка, и сердце у меня упало: у тебя был
вспоминающий вид. Я была еще в штанишках, но кое-как напялила остальное и
сломя голову бросилась к тебе. Не надо, папочка, в этот день рождения, не
надо, дэдди мой!
Карди улыбнулся, глядя на нее сверху вниз. Ее интуиция, ее любовь
пробудили ответный отзвук.
- Ну-с, можешь распоряжаться мною! - сказал он. - Что ты выбираешь?