"Герберт Уэллс. Мистер Блетсуорси на острове Рэмполь" - читать интересную книгу автора

Тетка помешана была на коллекционировании челсийских статуэток и вообще
старого английского фарфора, она любила эти причудливые вещицы, но не
способна была понять моего пристрастия к ним, оценить творческой игры
моего воображения, вносившей трагическую сумятицу в мирок ее сокровищ. Не
понравились ей также мои попытки завести игры и внести разнообразие в
жизнь двух огромных дымчато-голубых персидских кошек, служивших украшением
ее дома. Я и не знал, что если хочешь поиграть с кошкой, то не надо
слишком рьяно преследовать ее, и что даже самые дружелюбные пинки редко
вызывают в кошке ответное веселье. Мои геройские подвиги в саду, где я
воевал с теткиными георгинами и астрами, словно с полчищами свирепых
врагов, не вызывали в ней ни малейшего сочувствия.
Двое престарелых слуг и сморщенный садовник, следившие за порядком в
доме и охранявшие достоинство моей тетки и ее компаньонки, разделяли
мнение своей хозяйки, что воспитание детей должно носить исключительно
репрессивный характер, - так что мне приходилось действовать тайком.
Помнится, ко мне был приглашен молодой учитель, которому было поручено
ходить со мной гулять как можно дальше и внушать мне правила
нравственности как можно тише; но я плохо помню его - разве только, что он
носил пристегивающиеся манжеты, что было мне в диковинку. Словом,
Челтенхем оставил у меня впечатление какой-то безотрадной пустыни:
бесконечные широкие улицы, светло-серые дома под бледно-голубым небом,
ванная комната, плетеные стулья и полное отсутствие ярких красок и веселых
происшествий, в противоположность жизни на Мадейре.
Эти месяцы, проведенные в Челтенхеме, - возможно, что это были недели,
хотя они представляются мне бесконечно долгими месяцами, - я отмечаю как
некое междуцарствие, предшествующее моей настоящей жизни. Витавшие вне
поля моего зрения тетка с компаньонкой, наверное, прилагали самые
ревностные усилия, чтобы переместить меня в другую обстановку, ибо на
мрачном фоне этих моих челтенхемских воспоминаний появлялись и исчезали
еще более смутные фигуры - все это были Блетсуорси, они разглядывали меня,
не проявляя ни симпатии, ни враждебности, и быстро обнаруживали нежелание
иметь со мной дела в дальнейшем. Помнится, тетке давали различные советы.
Одни уговаривали ее оставить меня, так как я дам ей возможность позабыть о
собственной особе, - хотя она явно не желала забывать о себе, да и кто из
нас этого хочет? Другие уверяли, что лучше всего вернуть меня отцу: но это
было немыслимо, потому что он переехал с Мадейры в Родезию, не сообщив
своего нового адреса, а наша имперская почта не принимает мальчиков,
адресованных до востребования в дальние колонии. Наконец, третьи полагали,
что все это "дело", под каковым подразумевался я, следует предоставить на
усмотрение моему дяде, преподобному Руперту Блетсуорси, настоятелю в
Гарроу-Гоуарде. Все они были того мнения, что для Блетсуорси я обещаю быть
слишком маленького роста.
Мой дядя в то время находился с несколькими англиканскими епископами в
России, где обсуждался вопрос о возможном соединении англиканской и
православной церквей, - это было еще задолго до мировой войны и до прихода
к власти большевиков. Письма моей тетки летели ему вдогонку, но
запаздывали, и им так и не суждено было настигнуть дядю. И вдруг, когда я
уже начал примиряться со своим бесцветным существованием в Челтенхеме под
надзором воспитателя с пристегивающимися манжетами, появился мой дядя!
Он сильно напоминал моего отца, но был ниже ростом, розовый, округлый,