"Герберт Уэллс. Война в воздухе" - читать интересную книгу автора

только проникнувшись сочувствием к этому адюльтеру. Подробности этой истории
так и остались неясны, но, очевидно, дама сердца мистера Баттериджа в порыве
неосмотрительного великодушия вступила в брак с ядовитым хорьком (я цитирую
одну из неопубликованных речей Баттериджа), и этот зоологический раритет
каким-то законным и подлым образом запятнал ее положение в обществе и сгубил
счастье. Баттеридж с великим жаром распространялся об этой истории, желая
показать, сколько благородства обнаружила его дама в столь сложных
обстоятельствах. Пресса попала в весьма щекотливое положение: конечно, о
личной жизни знаменитостей писать принято, но в освещении слишком интимных
подробностей всегда проявляется известная сдержанность. И репортеры
чувствовали себя крайне неловко, когда их безжалостно заставляли созерцать
великое сердце мистера Баттериджа, - которое на их глазах обнажалось в
процессе беспощадной самовивисекции и каждый пульсирующий его кусок
снабжался выразительной этикеткой.
Но спасения не было. Снова и снова заставлял Баттеридж стучать и
греметь перед смущавшимися журналистами эту гнусную мышцу. Ни один дядюшка с
часами-луковицей не мучил так свои часы, развлекая крохотного племянника. Не
спасали никакие уловки. Баттеридж "безмерно гордился своей любовью" и
требовал, чтобы репортеры записывали все его излияния.
- Да это же, мистер Баттеридж, дело частное, - отбивались репортеры.
- Несправедливость, сэр, касается всего общества. Мне все равно, против
кого я сражаюсь - против институтов или отдельных лиц. Да хоть бы против
всей Вселенной! Я, сэр, защищаю честь женщины, которую люблю, женщины
благородной, непонятой. Я хочу оправдать ее перед всем светом.
- Я люблю Англию, - твердил он, - люблю Англию, но пуританизм не
перевариваю. Омерзительная штука. Ненавижу его всем нутром. Взять хоть мое
дело...
Он беспощадно навязывал свои чувства и требовал, чтобы ему показывали
гранки. И если обнаруживал, что корреспонденты оставляли его любовные вопли
без внимания, вписывал корявым почерком гораздо больше того, что они
пропускали.
Да, английской прессе приходилось туго! Трудно было представить себе
более заурядный, пошлый роман, который ни у кого не вызывал ни любопытства,
ни симпатии. С другой стороны, изобретение мистера Баттериджа всех
необычайно интересовало. Однако если и удавалось отвлечь его внимание от
дамы, рыцарем которой он себя провозгласил, он сразу со слезами на глазах
принимался рассказывать о своем детстве и о своей маме, которая обладала
всеми материнскими добродетелями и в довершение всего была "почти
шотландка". Не совсем, но почти.
- Всем лучшим во мне я обязан матери, - заявлял он. - Всем! И это
скажет вам любой мужчина, чего-либо добившийся в жизни. Женщинам мы обязаны
всем. Они продолжатели рода. Мужчина - всего лишь сновидение. Он появляется
и исчезает. Вперед ведет нас душа женщины.
И так без конца.
Было неясно, что же он хотел получить от правительства за свой секрет и
чего, помимо денег, мог он ожидать от современного государства в таком деле.
Большинство здравомыслящих наблюдателей полагало, что Баттеридж вообще
ничего не добивался, а просто пользовался исключительной возможностью
покричать о себе и покрасоваться перед всем светом. Поползли слухи, что он
не тот, за кого себя выдает. Говорили, будто он был владельцем весьма