"Герберт Уэллс. Филмер" - читать интересную книгу автора

бэнгхерстовского дома, выдержанного в стиле Тюдоров. А когда звезды
погасли и в свете занимающегося дня уже можно было различить и узнать
предметы, перед его взором все яснее и яснее стали вырисовываться
праздничные приготовления по ту сторону буковой рощи, неподалеку от
зеленого павильона на опушке парка: три деревянные трибуны для
привилегированных зрителей, ограда из свежеструганых досок, сараи и
мастерские, разноцветные мачты с потемневшими и обвисшими в утреннем
безветрии флагами, которые Бэнгхерст счел нужным вывесить, и посреди всего
этого нечто огромное, прикрытое брезентом. Это нечто было для человечества
странным и внушающим ужас знамением - началом, которое неминуемо
распространится по свету, проникнет во все уголки, преобразит и подчинит
себе все дела человеческие; однако Филмер едва ли обо всем этом думал:
странный предмет занимал его лишь в той мере, в какой дело касалось его
самого. Несколько человек слышали, как он далеко за полночь шагал по
комнате, - огромный дом был битком набит гостями, хозяин-издатель отлично
усвоил принцип сжатия. А часов в пять, если не раньше, Филмер покинул свою
комнату и вышел из спящего дома в парк, уже залитый светом и полный
проснувшихся птиц, белок и ланей. Мак-Эндрю, который тоже всегда вставал
рано, встретил его около аппарата, и они вместе еще раз его осмотрели.
Вряд ли Филмер в то утро позавтракал, несмотря на все настояния
Бэнгхерста. По-видимому, как только гости начали понемногу выходить из
своих комнат, он вернулся к себе. Отсюда часов в десять он вышел на аллею,
обсаженную кустами, вероятно, потому, что увидел там леди Мэри Элкингхорн.
Она прогуливалась взад и вперед, беседуя со своей школьной подругой миссис
Брюис-Крейвен, и, хотя Филмер с этой дамой знаком не был, он присоединился
к ним и некоторое время ходил рядом. Несмотря на всю светскую находчивость
леди Мэри, несколько раз наступало молчание. Все ощущали неловкость, и
миссис Брюис-Крейвен не нашлась, как ее сгладить. "Он произвел на меня, -
говорила она потом, явно противореча сама себе, - впечатление глубоко
несчастного человека, который хочет что-то сказать и ждет, чтобы ему в
этом помогли. Но как можно помочь, когда не знаешь, чего ему надо?"
К половине двенадцатого огороженные места для публики были переполнены;
по узкой дорожке, опоясывающей парк, двигалась вереница экипажей, а гости,
ночевавшие в доме, празднично разодетые, по лужайке и аллее направлялись к
летательному аппарату. Филмер шел вместе с несказанно довольным, сияющим
Бэнгхерстом и сэром Теодором Хиклом, президентом Общества
воздухоплавателей. Сразу же за ними шли миссис Бэнгхерст с леди Мэри
Элкингхорн, Джорджина Хикл и настоятель церкви. Бэнгхерст пространно и
напыщенно разглагольствовал, а когда он на минуту замолкал, лестное для
Филмера словечко вставлял Хикл. А Филмер шагал между ними и молчал,
односложно отвечая лишь на вопросы, прямо обращенные к нему. Позади них
миссис Бэнгхерст слушала складные и разумные речи священника с тем
трепетным вниманием к высшему духовенству, от которого ее не излечили даже
десять лет власти и преуспеяния в обществе, а леди Мэри, должно быть, без
тени сомнения в душе созерцала поникшие плечи своего "совсем особенного"
человека, которому предстояло поразить весь мир.
Как только эту главную группу заметила расположившаяся за оградой
публика, раздались приветствия, но не слишком дружные и не очень
вдохновляющие. До аппарата оставалось ярдов пятьдесят, как вдруг Филмер
поспешно оглянулся, проверил, близко ли дамы, и впервые решился заговорить