"Герберт Уэллс. Джимми - пучеглазый бог" - читать интересную книгу автора

грядой скал, ближе к открытому морю, стояла на якоре "Гордость Бенни".
Ни души, - повторил он и продолжал не сразу: - Даже не представляю,
откуда они взялись. А мы-то были уверены, что кругом никого нет, и
Сандерс-младший, бедняга, распевал во все горло. Я влез в шкуру Джимми
Пучеглазого, только шлем еще не надел. "Одерживай, - предупредил Олвейз. -
Вот она, мачта". Глянул я одним глазком через планшир и схватился за шлем,
а тут Сандерс-старший круто развернул лодку, и я чуть не вывалился за
борт. Завинтили мне гляделки в шлеме, все в порядке, я закрыл клапан в
поясе, чтобы воздух не поступал и легче было погружаться, и прыгнул в воду
ногами вперед: лестницы-то у нас не было. Лодка закачалась, все, не
отрываясь, смотрели мне вслед, а меня с головой укрыла темнота и водоросли
вокруг мачты. Наверное, даже самый осторожный человек на свете не стал бы
в таком месте никого опасаться. Уж очень пустынно и глухо там было.
Конечно, и то возьмите в расчет - ныряльщик я никакой. И никто из нас
водолазом не был. Сколько пришлось повозиться, пока мы освоились с этим
балахоном, а погружался я в первый раз. Ощущение премерзкое. Уши заложило
- беда! Знаете, бывает: зевнешь или чихнешь - и отдает в ухо, - так вот,
оно похоже, только в десять раз хуже. Башка трещит, вот тут, во лбу, прямо
раскалывается и тяжелая, будто от сильной простуды. Дышать трудно. И под
ложечкой сосет, идешь вниз, а чувство такое, словно наоборот, вверх тебя
подымает, и конца этому нет. И не можешь задрать голову и посмотреть, что
там, над тобой, и что делается с ногами - тоже не видать. И чем глубже,
тем становится темнее, да еще на дне черный ил и пепел. Будто пятишься из
утра обратно в ночь.
Из тьмы, точно привидение, показалась мачта, потом стаи рыб, потом
заколыхался целый лес красных водорослей; бац! - я глухо стукнулся о
палубу "Морского разведчика", и от меня, словно летом рой мух с помойки,
метнулись рыбешки, кормившиеся мертвецами. Я отвернул кран, пустил сжатый
воздух, потому что в скафандре стало душновато и все еще, несмотря на ром,
пахло резиной, и стою, прихожу в себя. Здесь, внизу, было прохладно, и это
помогло мне отдышаться.
Полегчало мне, начал я осматриваться. Удивительное это было зрелище.
Даже свет необыкновенный - будто сумерки, и отдает красным, это из-за
водорослей, они так и вьются лентами по обе стороны корабля. А высоко над
головой свет зеленовато-синий, точно в лунную ночь. Палуба целехонька,
пустая и гладкая, только выломаны две мачты да есть небольшой крен на
правый борт; а нос и корма теряются во тьме кромешной. И не видать ни
одного мертвеца, я подумал: верно, они лежат за бортом в водорослях; но
после нашел скелеты двух человек в пассажирских каютах, там, где их
настигла смерть. Как-то не по себе мне было, стою на палубе и понемногу
все узнаю: вот местечко у поручней, тут я любил покурить в ясную ночь, а
вон в том уголке один малый из Сиднея частенько любезничал со
вдовушкой-пассажиркой. Оба они были не худенькие, а теперь - месяца не
прошло - на них даже детенышу краба нечем поживиться...
Я всегда любил пофилософствовать, вот и потратил добрые пять минут на
эти размышления, а уж потом отправился вниз, где хранилось это треклятое
золото. Поиски оказались делом нескорым, двигался я больше ощупью, тьма -
хоть глаз выколи, только из люка чуть сочился тусклый синий свет. Вокруг
шныряли какие-то твари, одна легонько ткнулась в стекло очков, другая
цапнула меня за ногу. Крабы, наверное... Я поддел ногой кучу какого-то