"Герберт Уэллс. Джимми - пучеглазый бог" - читать интересную книгу автора

она лежит". Ну, дальше уж не требовалось большого ума, чтобы смекнуть, что
к чему. Он и заправлял всем с начала и до конца. Втянул в это дело братьев
Сандерсов - у них была своя шхуна "Гордость Бенин" - и еще купил
водолазный костюм - подержанный, с аппаратом для сжатого воздуха, так что
не надо было нагнетать воздух помпой. Он бы и нырял сам, да не переносил
глубины. А настоящие спасатели мотались где-то у Старр Рейса, за сто
двадцать миль оттуда, и пресерьезно сверялись по карте, которую он
самолично для них состряпал.
И весело же нам было на этой шхуне, скажу я вам! Все плавание мы
балагурили, выпивали и тешили себя самыми радужными надеждами. Дело
казалось нам ясным и простым, это был, как говорят тертые парни, "верняк".
Мы все рассуждали, как там успехи у тех блаженных дураков, у настоящих
спасателей - вышли-то они на два дня раньше нас, - и хохотали до упаду.
Обедали мы все вместе в каюте Сандерсов; занятная получилась команда: все
капитаны и ни одного матроса, - и тут же торчал водолазный скафандр,
дожидался своего часа. Младший Сандерс был парень смешливый, а это чучело
и вправду потешное: огромная круглая башка, выпученные глазища. Сандерс и
устроил из него забаву. Назвал его "Джимми Пучеглазый" и разговаривал с
ним, как с человеко-м. Спрашивал, не женат ли он и как поживает миссис
Пучеглазая и маленькие Пучеглазики. Прямо живот надорвешь. И каждый божий
день все мы пили за здоровье Джимми, отвинчивали один глаз и вливали ему в
нутро стаканчик рому, так что под конец от него уже не резиной воняло, а
несло, как из винной бочки. Веселое было времечко, скажу я вам, мы и не
чуяли, бедолаги, что нас ждет.
Сами понимаете, мы вовсе не собирались пороть горячку и рисковать
понапрасну. Целый день мы осторожно, прощупывая дно, пробирались к
"Морскому разведчику" - он затонул как раз между двух вязких серых
гребней, это были языки лавы, и они круто подымались со дна, чуть что из
воды не торчали. Пришлось остановиться за полмили, чтобы бросить якорь в
безопасном месте, и тут мы разругались: кому остаться на борту? А та
посудина как пошла ко дну, так на том же месте и лежала, даже видно было
верхушку одной мачты. Спорили мы, спорили и всей оравой полезли в лодку. И
я, надев водолазный костюм, ушел под воду. Было это в пятницу утром, едва
только начинало светать.
Вот это было чудо! И сейчас вижу эту картину. Заря чуть занялась, и все
кругом выглядело как-то чудно. Кто не был в тропиках, думает, там все
сплошь ровный берег, да пальмы, да прибой. Как бы не так! В том местечке,
к примеру, ничего похожего не было. Мы-то привыкли: скалы - так уж скалы,
и волна о них бьется. А тут тянутся под водой этакие изогнутые серые
насыпи, будто отвалы железного шлака, а понизу зеленая плесень; кое-где по
хребту машут ветками колючие кусты: вода гладкая, стекло стеклом, и
отсвечивает тускло, как свинец, а в ней застыли огромные водоросли, бурые,
даже красные, и между ними ползает и шныряет разная живая тварь. А дальше,
за этими отвалами, за рвами и котловинами, - гора, и по склонам лес вырос
после пожаров и камнепадов последнего извержения. И на другой стороне тоже
лес, а над ним торчат, будто развалины, будто - как бишь его? - амбатеатр
из черных и рыжих угольев, из лавы этой самой, и посередке, точно в бухте,
плещется море.
Так вот, значит, рассвет едва начинался, и все кругом казалось еще
серым, белесым, и, кроме нас, в проливе не видать ни души. Только за