"Герберт Уэллс. Джимми - пучеглазый бог" - читать интересную книгу автора

колени, задрал голову - чуть в шлеме шею не свернул - и посмотрел вверх.
Вижу, все пронзительно яркое, зелено-голубое, и качаются два каноэ, а
между ними наша лодка, все очень маленькие, издали будто две черточки, а
посередке перекладина. У меня засосало под ложечкой, и еще я подумал,
отчего это они так раскачиваются и зарываются носом...
Это были, пожалуй, самые скверные десять минут в моей жизни - бреду в
темноте, спотыкаюсь, грудь сдавило так, что ребра трещат, словно тебя
заживо в землю закопали, и мутит от страха и дышать уже нечем, только
воняет ромом и резиной. Фу ты, пропасть! Немного погодя я почувствовал,
что дно под ногами вроде как пошло покруче вверх. Скосил глаза, еще раз
посмотрел, не видать ли каноэ и лодку, и иду дальше. Вот уже над головой
воды на фут, не больше; попытался я разглядеть, куда иду, но, понятно,
ничего не увидел, только отражение дна. Рванулся я вперед и будто пробил
головой зеркало. Глаза очутились над водой, вижу: впереди отмель, берег, а
чуть отступя лес. Осмотрелся - ни туземцев, ни нашей шхуны не видать, их
заслонила груда застывшей вздыбленной лавы. По дурости своей я вздумал
бежать в лес. Шлем не снял, только отвернул одно стекло, жадно глотнул
воздух, немного отдышался и зашагал на берег. До чего же воздух показался
мне чистым и вкусным - сказать невозможно!
Конечно, если подметки у тебя свинцовые, в четыре дюйма толщиной, а
голова всунута в медный шар величиной с футбольный мяч и вдобавок ты
пробыл тридцать пять минут под водой, чемпионом по бегу не станешь. Я
бежал, а выходило, что едва тащился, словно пахарь за плугом. Полпути не
прошел и вдруг увидал десятка полтора чернокожих - вышли из лесу, будто
нарочно меня встречать, и рты разинули от изумления.
Стал я как вкопанный и обругал себя последним дураком. Удрать обратно в
воду у меня было столько же надежды, как у перевернутой черепахи. Я только
завернул опять стекло очков, чтоб руки были свободны, и жду. Что мне еще
оставалось?
Однако они не больно спешили, и я смекнул, в чем дело. "Джимми
Пучеглазый, - говорю, - красавчик мой, это они на тебя загляделись". От
пережитых опасностей и от резкой перемены этого окаянного давления я,
видно, был малость не в себе. "Чего уставились? - говорю, словно дикари
могли меня слышать. - Кто я такой, по-вашему? Ну-ну, глазейте, то ли еще
будет!" Завернул выводной клапан и давай травить сжатый воздух из пояса -
раздулся весь, как хвастливая лягушка. Это их совсем ошарашило. Вот
провалиться, ни шагу больше не ступили, а потом один за другим хлоп на
четвереньки. Они никак не могли взять в толк, что это перед ними за
чудище, и оказали мне самый любезный прием, очень это было разумно с их
стороны! Я подумал было потихоньку отступить к воде и удрать, но нет,
пустая затея. Сделай я шаг назад - и они на меня набросятся. С отчаяния я
двинулся к ним по отмели этакой мерной тяжелой поступью - иду и важно
размахиваю толстыми ручищами. А у самого душа в пятках.
Но в трудную минуту что лучше всего выручает - это когда у тебя вид
почудней. Я это и раньше знал и потом приходилось убеждаться. Нам-то с
малолетства известно, что за штука водолазный костюм, нам и не понять,
каково темному дикарю такое увидеть. Одни сразу дали тягу, другие скорей
принялись биться оземь головой. А я все шагаю - важно, не торопясь, вид у
меня дурацкий и хитрый, точь-в-точь водопроводчик, которому ненароком
работы привалило. Ясное дело, они приняли меня за какое-то