"Герберт Уэллс. В дни кометы" - читать интересную книгу автора

человек; его гордость возмущалась при мысли о том, что какое-то "сборище
грязных углекопов" намерено диктовать ему условия, и он не собирался им
уступать. Редкар был с самого раннего детства окружен роскошью; на его
изысканное воспитание была истрачена заработная плата пяти тысяч человек;
необузданное, романтическое честолюбие наполняло его так щедро
вскормленный ум. В Оксфорде он тотчас стал выделяться своим презрительным
отношением к демократии. В его ненависти к толпе было нечто, покоряющее
воображение: с одной стороны, блистательный молодой аристократ в своем
живописном одиночестве, с другой - невзрачная, серая масса, одетая в
дешевое тряпье, невоспитанная, вечно голодная, завистливая, низкая,
ленивая и жаждущая жизненных благ, которых никогда не имела. Ради
цельности общего впечатления забывали про бравого полицейского,
охраняющего особу лорда, и упускали из виду тот факт, что лорд Редкар на
законнейшем основании мог морить голодом рабочих, в то время как они могли
добраться до него, только серьезно нарушив закон.
Он жил в Лоучестер-хаусе, милях в пяти за Чексхиллом; но отчасти для
того, чтобы показать, как мало он придает значения своим противникам, а
отчасти, вероятно, чтобы следить за продолжавшимися переговорами, он почти
ежедневно появлялся в Четырех городах на своем большом автомобиле,
делавшем шестьдесят миль в час. Можно было подумать, что чисто английское
стремление к "честной игре" делало его бравое поведение вполне безопасным;
тем не менее ему случалось нарываться на неприятности - во всяком случае,
пьяная ирландка однажды погрозила ему кулаком.
Мрачная, молчаливая толпа, которая росла с каждым днем, состояла
наполовину из женщин; она таила в себе неясную угрозу, как туча, залегшая
неподвижно на вершине горы, и не покидала площади перед Клейтонской
ратушей, где шла конференция...
Я считал, что я вправе смотреть на автомобиль лорда Редкара с
ненавистью, вспоминая дыры в нашей крыше.
Мы снимали наш маленький домик по контракту у старого скряги по фамилии
Петтигрю; сам он жил близ Оверкасля, в вилле, украшенной гипсовыми
изображениями собак и козлов. Несмотря на специальный пункт в нашем
контракте, он не делал у нас решительно никакого ремонта, рассчитывая на
робость моей матери. Как-то раз она не смогла уплатить в срок половины
своей поквартальной платы за дом, и он отсрочил ее на целый месяц;
опасаясь, что когда-нибудь ей снова понадобится такое же снисхождение, она
превратилась с тех пор в смиреннейшую рабыню домохозяина. Боясь, как бы он
не обиделся, она не решалась даже попросить его починить крышу. Но раз
ночью дождь промочил ее кровать, она простудилась, а ее жалкое, старое
стеганое одеяло вылиняло. Тогда она поручила мне написать старому Петтигрю
смиренную просьбу - сделать в виде особой милости то, что он должен был
делать по контракту. Одной из нелепостей прошлых дней было то, что даже
существующие односторонние законы держались в тайне от народа, ими нельзя
было пользоваться, их механизм нельзя было привести в движение. Вместо
ясно написанного кодекса, прозрачные принципы и постановления которого
теперь к услугам всех и каждого, в то время хитросплетения законов
оставались профессиональной тайной юристов. Изнуренным работой беднякам
постоянно приходилось выносить множество мелких несправедливостей из-за
незнания законов и чрезвычайной дороговизны ведения судебного процесса,
требовавшего к тому же массу времени и энергии. Для того, кто был слишком