"Оскар Уайлд. De Profundis (Тюремная исповедь)" - читать интересную книгу автора

ты настаивал, чтобы я повез тебя в Брайтон, в "Гранд-отель". Вечером, как
только мы приехали, ты заболел той ужасной ползучей лихорадкой, которую
глупо называют инфлуэнцей, - у тебя это был не то второй, не то третий
приступ. Не буду тебе напоминать, как я за тобой ухаживал, как баловал тебя
не только фруктами, цветами, подарками, книгами, - словом, всем, что можно
купить за деньги, но и окружал заботой, нежностью, любовью - тем, что ни за
какие деньги не купишь, хотя ты, быть может, думаешь иначе. Кроме часовой
прогулки утром и выезда на час после обеда, я не выходил из отеля. Я
специально выписал для тебя из Лондона виноград, потому что тебе не нравился
тот, что подавали в отеле, выдумывал для тебя удовольствия, сидел у твоей
постели или в соседней комнате, проводил с тобой все вечера, успокаивая и
развлекая тебя. Через четыре-пять дней ты выздоровел, и я снял квартиру,
чтобы попытаться кончить пьесу. Разумеется, ты поселяешься со мной. Но не
успели мы устроиться, как я почувствовал себя совсем скверно. Тебе надо
ехать в Лондон по делу, но ты обещаешь к вечеру вернуться. В Лондоне ты
встречаешь приятеля и возвращаешься в Брайтон только поздно вечером на
следующий день, когда я лежу в жару, и доктор говорит, что я заразился
инфлуэнцей от тебя. Ничего не могло быть хуже для больного человека, чем та
моя квартира. Гостиная была внизу, на первом этаже, моя спальня - на
третьем. Слуг в доме не было, некого было даже послать за лекарством,
прописанным врачом. Но ты со мной. Я ни о чем не тревожусь. А ты два дня
подряд даже не заходил ко мне, ты меня бросил одного, - без внимания, без
помощи, без всего. Речь шла не о фруктах, не о цветах, не о прелестных
подарках - но о самом необходимом. Я не мог получить даже молоко, которое
доктор велел мне пить: про лимонад ты заявил, что его нигде нет, когда же я
попросил тебя купить мне книжку, а если в лавке не окажется того, что я
хотел, принести что-нибудь еще, ты даже не потрудился зайти в лавку. Когда я
из-за этого на весь день остался без чтения, ты спокойно сказал, что книгу
ты купил и что книготорговец обещал ее прислать: все, как я потом совершенно
случайно узнал, оказалось ложью с первого до последнего слова. Все это время
ты, конечно, жил на мой счет, разъезжая по городу, обедая в "Гранд-отеле", и
заходил ко мне в комнату, собственно говоря, только за деньгами. В субботу
вечером, когда ты оставил меня без помощи одного на целый день, я попросил
тебя вернуться после обеда и немного посидеть со мной. Раздраженным тоном,
очень нелюбезно, ты обещал вернуться. Я прождал до одиннадцати вечера, но ты
не явился. Тогда я оставил записку у тебя в спальне, напоминая тебе о том,
что ты обещал и как сдержал свое обещание. В три часа ночи, измученный
бессонницей и жаждой, я спустился в полной темноте в холодную гостиную,
надеясь найти там графин с водой - и застал там тебя. Ты накинулся на меня с
отвратительной бранью, - только самый распущенный, самый невоспитанный
человек мог так дать себе волю. Пустив в ход всю чудовищную алхимию
себялюбия, ты превратил угрызения совести в бешеную злость. Ты обвинял меня
в эгоизме за мою просьбу побыть со мной во время болезни, упрекал за то, что
я мешаю твоим развлечениям, пытаюсь лишить тебя всех удовольствий. Ты
заявил, - и я понял, насколько это верно, - что ты вернулся в полночь,
только чтобы переодеться и пойти туда, где, как ты надеялся, тебя ждут новые
удовольствия, но из-за моей записки, с упреками за то, что ты бросил меня на
целый день и на весь вечер, у тебя пропала всякая охота веселиться, и что
из-за меня ты лишился всякой способности вновь наслаждаться жизнью. С
чувством отвращения я поднялся к себе и до рассвета не мог заснуть и еще