"Теннесси Уильямс. Рассказы, Эссе" - читать интересную книгу автора

комнату и еду, работал официантом в студенческой столовой, уборщиком,
истопником, В том кругу, к которому принадлежала Майра, с ним никто не водил
знакомства, его попросту не замечали. Был он низенький, коренастый, смуглый.
Майра находила, что он привлекателен - правда, на свой, особый лад: горящие
черные глаза, прямой нос с широкими ноздрями, уголки подвижного, красиво
очерченного рта нервно подергиваются. Движения чересчур размашистые и
резкие. Вставая со стула, он едва не опрокидывал его. Когда закуривал
сигарету, лицо его искажалось в свирепой гримасе. Обгорелую спичку он швырял
так, будто это зажженная шутиха.
Гомера часто видели с девушкой одного с ним типа - из интеллектуалов.
Эту самую Герту - как ее там дальше, никто толком не знал - в
университетском городке приметили: очень она была странная. На семинарах ее
заносило - высказываясь на какую-нибудь волнующую тему, литературную или
политическую, она говорила быстро, взахлеб - никто не мог разобрать, о чем,
собственно, речь; при этом она брызгала слюной, хватала ртом воздух,
взмахивала в ажиотаже руками, словно пытаясь схватить какой-то невидимый
предмет; дело кончалось тем, что аудиторию сотрясал взрыв хохота, а
преподаватель отворачивался к доске, чтобы скрыть улыбку. Выглядела эта пара
нелепо: Герта - а она была на две головы выше Гомера - шагала впереди, таща
своего спутника за рукав пиджака, словно боялась, как бы он не удрал; то и
дело кто-нибудь из них (а иногда оба сразу) разражался неистовым хохотом,
который был слышен за целый квартал.
Гомер писал стихи сложные. И неровные. Местами в них чувствовалось
влияние Харта Крейна, местами же наивной ясностью они напоминали Сару
Тиздейл. И вдруг какая-нибудь строка, образ, прямо-таки пронзительные по
своей свежести, остроте видения. Всякий раз, как Гомер читал свои стихи на
занятиях кружка, Герта подпрыгивала на стуле, словно через нее пропускали
электрический ток; она обводила пристальным взглядом надменно улыбающиеся
лица, и ее близоруко сощуренные глаза сперва требовали, а потом уже только
молили остальных присоединиться к бессвязным и неумеренным похвалам, которые
так и сыпались из ее влажного рта. Но когда Герта умолкала, одна только
Майра давала себе труд хоть что-то сказать о прочитанных стихах. Остальные
отмалчивались - кто от растерянности, кто от полнейшего безразличия, а кто и
из враждебности. Лицо у Гомера наливалось темной краской, и он до конца
занятия не отрывал взгляда от собственных колен. Пальцы его загибали уголки
аккуратных страничек, словно стихи с них вдруг смыло или же они вообще не
были написаны, и перед ним просто-напросто чистые листки, которые он только
затем и взял с собою, чтобы было что повертеть в руках.
Майре всегда хотелось высказаться о его стихах поподробней, но набор ее
критических суждений был скуден.
- По-моему, прелесть, - только и говорила она. Или: - Мне очень
понравилось.
А Гомер так и сидел, не поднимая глаз, лицо его еще больше темнело, и
Майра прикусывала язык, словно наказывая себя за этот сухой отзыв. Ей
хотелось положить руку на его пальцы, чтобы они перестали теребить
аккуратные листочки, чтоб обрели покой.

Только в июне, когда кончилось последнее в том учебном году занятие
кружка, Майра решилась заговорить с Гомером. Увидала, что он стоит в конце
коридора у питьевого фонтанчика, неожиданно для себя бросилась к нему и