"Тэд Уильямс. Явившийся в пламени (Орден Манускрипта)" - читать интересную книгу автора

Первые годы в разрушенном замке дались тяжело всем, не только мне и
матери. Господин Сулис должен был и наблюдать за стройкой - огромная и
бесконечно сложная задача, - и поддерживать дух своих людей в первую
суровую зиму.
Одно дело - поклясться в порыве благородного негодования, что
последуешь за своим господином хоть на край света, и совсем другое - когда
твой господин останавливается и следование за ним превращается в изгнание.
Когда наббанийские воины стали понимать, что этому холодному
эркинлендскому захолустью суждено сделаться их домом навсегда, начались
трудности: пьянство, драки между собой и даже столкновения с местными.., с
нашими, хотя я уже стала забывать, что это мой народ. После смерти матери
мне казалось порой, что настоящая изгнанница - это я, окруженная
наббанийскими именами, лицами и речью даже у себя на родине.
Да, первая зима не принесла нам радости, но мы пережили ее и
принялись заново налаживать свою жизнь - жизнь отверженных. Но если кто и
был рожден для такой судьбы, то это мой отчим.
Когда я снова вижу его в своей памяти, когда рисую себе этот широкий
тяжелый лоб и суровое лицо, я думаю о нем как об острове, лежащем по ту
сторону бурных вод - он близко, но на нем никто не бывает. Я была слишком
мала и застенчива, чтобы пробовать докричаться через разделяющий нас
поток, но вряд ли это имело значение - Сулис не казался человеком,
которого одиночество тяготит. Даже в людной комнате он всегда смотрел не
на людей, а на стены, словно видел сквозь камень какое-то лучшее место.
Даже в самые счастливые его дни я редко видела, как он смеется, а его
мимолетная улыбка давала понять, что шутки, которые ему нравятся, другим
непонятны.
Он не был ни дурным, ни даже трудным человеком, как мой дед Годрик,
но мне порой было трудно понять бесконечную преданность, с которой
относились к нему солдаты. Телларину, когда он вступил в отряд Аваллеса,
рассказали, как господин Сулис однажды вынес с поля битвы двух простых
раненых латников, одного за другим, и это под тучей троеводских стрел.
Если это правда, тогда ясно, за что любили его люди, - но в нашем замке не
было места для подобных подвигов.
Когда я была еще мала, Сулис при встрече гладил меня по голове и
задавал вопросы, которые должны были выразить отеческую заботу, но на деле
показывали только, что он плохо представляет себе, чем я могу увлекаться в
свои годы. Когда я подросла, он стал еще более вежлив и хвалил мои туалеты
или мое рукоделие в той же заученной манере, как с арендаторами в
Эдонмансе, - он запомнил их по книгам сенешаля и, проезжая мимо, называл
каждого по имени и желал всем доброго года.
После смерти матери Сулис еще более отдалился от всех, словно ее
кончина освободила его от повседневных обязанностей, которые он выполнял
столь скрупулезно. Он почти перестал заниматься хозяйственными делами и
читал целыми часами - иногда и ночь напролет, кутаясь в плотные одежды от
холода. Он жег больше свечей, чем все в доме, вместе взятые.
Книги, которые он привез с собой из большого родового дома в Наббане,
были большей частью божественные, но попадались среди них военные и разные
другие истории. Он Как-то разрешил мне заглянуть в одну из них, но я тогда
еще читала по складам и с трудом разбирала чужие имена и названия в