"Роберт А.Уилсон, Роберт Шей. Золотое яблоко ("Иллюминатус!" #2) " - читать интересную книгу автора

сумасшедшего дядюшку, который среди бессвязной чепухи о том, как священники
"это самое" со служками в алтаре или как Муссолини прятался на пожарной
лестнице, иногда вдруг произносил такой секрет Братства, о котором никак не
мог знать. - Они настраиваются - как и Глаз, а?
И он расхохотался.
На следующее утро телефон зазвонил снова, и тот же голос с
новоанглийской интонацией произнес: "Грязные крысы настроились. Порция
свежей бобовой похлебки". Малдонадо бросило в холодный пот; тогда-то он и
решил, что его сын, священник, будет каждое воскресенье служить мессу за
упокой души Голландца.
Малдонадо думал об этом весь день: "Бостон... акцент ведь явно
бостонский... Когда-то там были ведьмы. Порция свежей бобовой похлебки.
Боже, ведь Гарвард совсем рядом с Бостоном, а Гувер набирает федералов в
Гарвардском юридическом институте. Неужели среди юристов тоже есть ведьмы?
Приковбойте сукина сына, приказал я, и они нашли его в мужском сортире. Вот
чертов Голландец. Пуля в брюхе, но успел выболтать все, что можно, о
Segreto[1]  Проклятые tedeschi[2]..."
В тот вечер Роберт Патни Дрейк ужинал омаром "Ньюберг" с одной юной
леди из малоизвестной ветви Фамилии Морганов. Затем они сходили в кино на
"Табачную дорогу". В такси, по пути в отель, Дрейк всерьез обсуждал с ней
страдания бедняков и мастерство Генри Халла, сыгравшего роль Джитера. После
этого он трахал ее в своем номере до самого завтрака. В десять утра, после
того как юная леди удалилась, Дрейк вышел из душа - тридцатитрехлетний,
богатый, привлекательный голый самец, ощущающий себя здоровым и счастливым
хищным млекопитающим. Оглядывая свой пенис и вспоминая змей из мескалиновых
видений в. Цюрихе, он накинул на себя купальный халат, стоивший столько, что
на эти деньги голодающая семья из близлежащих трущоб могла бы кормиться в
течение полугода. Потом он закурил толстую кубинскую сигару и сел возле
телефона - счастливый хищник-самец. Набирая номер и прислушиваясь к щелчкам
в трубке, Дрейк вспоминал аромат духов матери, склонившейся над его детской
кроваткой однажды вечером тридцать два года назад, и запах ее грудей, а
также свой первый гомосексуальный эксперимент в Бостонском Парке - бледный
опустился перед ним в туалетной кабинке, запах мочи и лизола, а на двери
выцарапано: "Элеонора Рузвельт сосет"... и промелькнувшая на миг фантазия,
что перед его горячим твердым членом, как в церкви, преклонил колени не
какой-то педик, а жена самого Президента...
- Да? - послышался в трубке раздраженный звенящий голос Бананового Носа
Малдонадо.
- Когда я зашел в сортир, парень вышел на меня, - сказал Дрейк,
растягивая слова и ощущая, как эрекция усиливается. - А как остальные
шестнадцать? - Он быстро положил трубку.
(- Блестящий анализ, - сказал о его статье, посвященной разбору
предсмертных слов Голландца Шульца, профессор Тохус в Гарварде. - Особенно
удачно то, что один и тот же образ вы в одном месте трактуете по Фрейду,
считая его отражением сексуальности, а в другом месте - по Адлеру, как
отражение жажды власти. Весьма оригинальный подход.
Дрейк засмеялся и сказал:
- Боюсь, маркиз де Сад опередил меня на полтора столетия. Для некоторых
мужчин сексуальность - это и есть Власть и Обладание.)
Способности Дрейка не остались незамеченными в юнговском кругу в