"Эндрю Уилсон. Лживый язык " - читать интересную книгу автора

волн прибоя, ударявшихся о стенку мола. Я воображал, что вода в лагуне
чистая, прозрачная, и был немало шокирован, увидев похожую на деготь густую
вязкую илистую жидкость, поверхность которой покрывал слой мусора. На волнах
колыхалось мертвое тельце голубя. Течением его прибило к причалу. Глаз у
голубя не было.
Катер долго ждать не пришлось. Я купил билет и весь следующий час
путешествовал по темной лагуне. На остановке близ площади Сан-Марко я снес с
катера свой багаж и развернул карту. В глаза опять бросился все тот же знак
вопроса. Я нашел нужную мне улицу - она оказалась крошечной, находилась
сразу же за Сан-Марко, - посмотрел, как на нее выйти, и зашагал через
площадь. Вокруг хлопали крыльями голуби. В их ворковании слышалось что-то
насмешливое.
Гостиница, в которой я забронировал номер, была маленькая и тусклая.
Там стоял запах табачного дыма и нечистот. Хозяин гостиницы, мужчина
маленького роста с одутловатым лицом, полупрозрачной кожей, жидкими волосами
и непомерно огромной выпирающей верхней губой, устремил на меня
неприветливый взгляд своих глаз-бусинок. Протянув правую руку в черной
кожаной перчатке, он дал мне ключи от моей комнаты - " 23 - на верхнем этаже
здания. Я улыбнулся, поднялся по лестнице до своего номера и открыл дверь.
На потолке скрещивались старые деревянные балки; на обоях персикового цвета
виднелись пятна сырости; кровать была застелена, как мне показалось,
несвежим бельем; в крошечной раковине сидел таракан. Это всего лишь на одну
ночь, успокоил я себя. Завтра я переберусь в квартиру Гондолини возле
Арсенала.[1] А послезавтра приступлю к работе над романом.

* * *

С четой Гондолини я договорился встретиться в четыре часа дня. До
назначенного часа у меня оставалась много времени, которое я намеревался
посвятить знакомству с городом. После завтрака я выписался из гостиницы,
сказав, что свои вещи заберу немного позже. В Венецию я приехал впервые, но
имел четкое представление об этом городе. В моем воображении это была
жемчужина на воде, архитектурное чудо. Однако несравненная красота города -
той Венеции, что я видел в путеводителях и фильмах, - блекла в испепеляющих
лучах раскаленного добела солнца. Не добавляли Венеции очарования и скопища
туристов. Экскурсоводы, держа высоко над головами цветастые зонтики,
силились перекричать многоязычные толпы. Толстяки обливались потом. Женщины,
увешанные одинаковой бижутерией, с одинаковыми золотыми сумочками, пытались
сохранять невозмутимость, сталкиваясь со своими клонами. Их мужья смотрели
на всех и вся отсутствующими, пустыми глазами.
Я протиснулся на набережную и зашагал вдоль канала. С картой в руке
перешел по мостику через узкий канал Рио-дель-Вин, повернул налево, оставив
толпы народа в стороне. Я направлялся к площади Сан-Дзаккариа, где, согласно
преданию, однажды в Михайлов день появился дьявол, попытавшийся увезти в
преисподнюю юную невесту. Ее жених, зарычавший, как лев с площади Сан-Марко,
дьявола прогнал. Не знаю, правда ли это, но я читал, что каждый год молодые
мужчины на этой площади воспроизводят в лицах тот ритуал, чтобы
гарантировать верность своих будущих жен. Я подумал про Элайзу, оставшуюся в
Лондоне. Вообразил ее в постели с Керкби. Тот недавно сломал руку, и я
представил, как он трахает Элайзу, прижимая к груди гипс, словно баюкая