"Эндрю Уилсон. Лживый язык " - читать интересную книгу автора

младенца.
Я отворил деревянную дверь и ступил в церковь. Там было сумрачно и
прохладно. У одной из скамеек стояла на коленях пожилая женщина. Склонив
голову и закрыв глаза, она беззвучно шептала молитву. Ее тонкие, как
папиросная бумага, веки трепетали и подергивались, будто она, не совсем еще
проснувшись, только что встала с постели. Я обошел по кругу церковь и
остановился перед шедевром Беллини "Мадонна со святыми". Изучая историю
искусств, я часто видел этот алтарный образ в учебниках. Теперь я достал
монетку и опустил ее в щель автомата. Искусственный свет залил картину,
озарив ангела, играющего на струнном инструменте у ног восседающей на троне
Девы Марии с младенцем Иисусом. Тот, подняв маленькую ладошку, благословлял
четырех святых - святого Петра, святую Екатерину, ученого святого Иеронима и
святую Лючию. У святого Петра в руках были ключи от врат рая и книга; у
святой Екатерины - сломанное колесо; облаченный в красное святой Иероним
тоже держал толстый фолиант, а святая Лючия - сосуд, в котором
предположительно находились ее глаза, вырванные из ее глазниц Диоклетианом.
Я представил плавающие в соленой воде маленькие шарики с расширенными
зрачками, в которых застыли смятение и страх.
Когда время истекло и свет погас, я прошел мимо алтаря, где, как
говорят, покоились останки святого Захарии, отца Иоанна Крестителя, на
правую сторону, к часовне Святого Афанасия. Перед ней за письменным столом
сидел похожий на полицейского мужчина в больших темных очках. По-итальянски
я спросил у него, сколько стоит входной билет. Вместо ответа он жестом
показал на табличку, на которой была написана цена: 1 евро. Я дал ему
монету, и он махнул рукой, позволяя мне войти. На стенах, над местами для
певчих XV века, висели в ряд картины, в том числе ранняя работа Тинторетто,
изображавшая появление на свет святого Иоанна Крестителя, произведение
Джакомо Пальма Младшего, изображающее Давида с головой Голиафа, и над
дверью - образ святого мученика, у которого орудием, похожим на кочергу,
выдирали глаза.
Я прошел в следующую часовню, восхищаясь золоченым алтарем работы
Виварини и д'Алеманья и фресками флорентийского художника Андреа дель
Кастаньо. Через квадратное застекленное окошко в полу я увидел внизу остатки
мозаики IX века и, спустившись по лестнице, попал в крипту. Под ногами там
оказалось примерно два дюйма воды, в которой отражались колонны и своды
подземелья, стоял тяжелый запах сырости, и атмосфера была до того гнетущей,
что я начал испытывать страх. Нужно было срочно уходить. Тем же путем, через
часовни, я вернулся в главное помещение церкви и по центральному проходу
направился к выходу.
Я сделал остановку, чтобы выпить кофе и заодно почитать путеводитель.
Мне хотелось посмотреть Сан-Марко и Дворец дожей, но меня пугали толпы людей
на площади, и я решил, что лучше схожу в Галерею Академии. Держась в стороне
от главных магистралей, я глухими улицами и узкими переулками, куда даже
солнечные лучи не проникали, добрался до площади Санто-Стефано. На мосту
Академии[2] я задержался, любуясь Большим каналом, но, когда стал спускаться
по лестнице, у входа в музей увидел длинную очередь. Ждать я не хотел, мне
вообще претила мысль стоять рядом со всеми этими людьми, и я направился в
церковь Санта-Мария Глориоза деи Фрари, о которой также узнал из курса
истории искусств. Эта церковь находится чуть севернее Галереи Академии, в
районе Сан-Поло. Шагая через площадь Санта-Маргерита, я уловил ароматные