"Эндрю Уилсон. Лживый язык " - читать интересную книгу автора

запахи жарящегося чеснока, свежих томатов и рубленого базилика. Я глянул на
часы: время обеда. Я сел за столик одного из уличных кафе на площади, съел
дешевое блюдо - спагетти с помидорами - и с интересом огляделся, впитывая
каждую деталь. Два малыша, визжа от восторга, играли в футбол на площади;
мяч стучал о землю в такт биению моего сердца. За лотками с навесами стояли
мужчины в фартуках, торгующие осьминогами, креветками, крабами и рыбой; с
продавцами оживленно болтали домохозяйки. Парень с девушкой прогуливались,
взявшись за руки, целовались на ходу, друг у друга на губах смакуя вкус
разноцветного мороженого. Все казалось таким новым, наполненным жизнью. Я
тоже мог бы быть частичкой этого мира.
Я выпил еще кофе, расплатился и пошел в церковь Фрари. В огромном храме
Т-образной формы я услышал шарканье обуви по мраморному полу и вдалеке -
невнятную речь экскурсовода. Я прошел мимо надгробного памятника Канове -
пирамидальной конструкции в стиле неоклассицизма, в которой было погребено
сердце скульптора, и остановился перед картиной кисти Тициана "Мадонна
Пезаро", на которой изображен Джакопо Пезаро, ожидающий, когда его
представят Деве Марии и младенцу Иисусу. Это произведение, как меня учили,
произвело революцию в венецианской алтарной живописи: художник нарисовал
фигуру Мадонны не в центре, как было заведено по традиции, а с краю и
очеловечил все образы, придав им мягкую реалистичность. Я рассматривал
картину то с одной стороны, то с другой, восхищаясь насыщенностью синевы
облачения святого Петра и гармоничностью композиции, но при этом меня
нервировал образ отрока в белом атласном облачении, изображенного в нижнем
правом углу полотна. Куда бы я ни двинулся, его любопытный укоризненный
взгляд всюду следовал за мной, словно напоминая, что в один прекрасный день
я, как и он, умру. И как я ни пытался оценить по достоинству "Вознесение
Девы Марии", еще один шедевр Тициана, украшающий главный алтарь, и другие
сокровища церкви, гробницы и скульптуры, сосредоточиться мне не удавалось.
Лицо того мальчика стояло у меня перед глазами.
Едва пробило три часа, я засобирался к Гондолини. Вышел на пристань
Сан-Тома на Большом канале, протискался в переполненный речной трамвай и
прошел, толкаясь, на корму, где сразу же, как только мы миновали Академию,
мне удалось найти сидячее место. На солнце вода блестела, как ртуть, здания
приобрели какой-то неземной оттенок. Когда судно отчалило от остановки
"Сан-Дзаккариа", я увидел в стеклах дверей, отделяющих салон от палубы,
отражения колокольни и купола церкви Санта-Мария делла Салюте. От качки меня
начало тошнить, и, когда, высадившись у Арсенала, я ступил на твердую землю,
у меня было такое ощущение, будто я все еще плыву.
Мне было сказано, что семья Гондолини занимает ряд комнат в
реконструированном здании склада, расположенном сразу же за углом от
Кордерии - бывшей канатной мануфактуры. Приближаясь к своему новому месту
жительства, я заметил, что туристов на улицах заметно поубавилось. Я
сверился с картой, уточняя местоположение улицы, и продолжил путь, пока не
нашел дом Гондолини - огромное сооружение из красного кирпича, выходящее
фасадом на небольшой канал. Я позвонил и стал ждать. Мне никто не открывал.
Я опять позвонил. По-прежнему никакой реакции. Я порылся в сумке, достал
письмо, присланное мне Никколо Гондолини по электронной почте. Адрес
правильный. Может, никого нет дома? Я вновь поднес руку к звонку и два раза
быстро нажал на кнопку. Послышался щелчок, дверь отворилась.
На лестнице было темно, и я вытянул руку, пытаясь нащупать выключатель.