"Дженет Уинтерсон. Страсть " - читать интересную книгу автора

жидкость.
- А почему тогда на Мартинике пьют этот ром, как ты считаешь? - Он
подмигнул и прошелся, подражая походке ее высочества.
Теперь Жозефина стояла передо мной, но я стеснялся сказать, что дыня
подана.
Талейран кашлянул.
- Я не промахнусь, сколько б вы ни хрюкали, - сказала она.
Он кашлянул снова. Жозефина подняла взгляд, увидела, что я стою
навытяжку, отложила кий и шагнула ко мне забрать поднос.
- Я знаю всех слуг, но тебя раньше не видела.
- Я из Булони, ваш-величство. Прибыл подавать курятину.
Она засмеялась и смерила меня взглядом.
- Ты одет не как солдат.
- Нет, ваш-величство. Теперь я при дворе, значит, одеваюсь, как при
дворе.
Она кивнула.
- Думаю, ты можешь одеваться, как тебе нравится. Я попрошу его оказать
тебе такую милость. Не хочешь перейти в услужение ко мне? Дыня намного слаще
курятины.
Я перепугался. Неужели после всего пережитого я должен был потерять
его?
- Нет, ваш-величство. Я не умею с дыней. Только с курятиной. Меня
научили.
(Я говорил, как уличный мальчишка).
Она задержала ладонь на моем предплечье и пристально посмотрела в
глаза.
- Я вижу твое усердие. Можешь идти.
Я благодарно поклонился, попятился и бегом припустился в помещения для
челяди, где у меня имелась собственная комнатка: такая привилегия полагалась
только личным слугам. Там хранились несколько книг, флейта, на которой я
мечтал научиться играть, и мой дневник. Я попытался написать о ней, но
тщетно. Она ускользала от меня так же, как булонские шлюхи. Поэтому я решил
написать не о ней, а о Наполеоне.
После этого я готовил банкет за банкетом для наших покоренных
территорий, желавших поздравить будущего Императора. Гости набивали себе
желудки изысканными рыбой и мясом с только что изобретенными соусами, но
Наполеон по-прежнему съедал по курице каждый вечер и чаще всего забывал про
овощи. Никто этого не замечал. Ему стоило кашлянуть, и за столом воцарялось
молчание. Я снова и снова ловил на себе взгляд ее величества, но если наши
глаза встречались, она слегка улыбалась, а я опускал голову. Смотреть на нее
означало изменять ему. Она принадлежала ему. И я ей завидовал.
В последующие недели Император стал все больше бояться, что его отравят
или убьют. Но боялся не за себя: на кону стояло будущее Франции. Он
заставлял меня пробовать всю приготовленную для него еду и только после
этого ел сам. Он удвоил стражу. Ходили слухи, что он перед сном проверяет
свою кровать. Впрочем, спал он немного. Как собака, которая может закрыть
глаза и захрапеть в один момент. Однако если Наполеону было о чем подумать,
он мог не спать несколько дней подряд, хотя все его генералы и друзья
валились с ног.
Внезапно в конце ноября, всего за две недели до коронации, он приказал