"Виталий Владимиров. Свое время" - читать интересную книгу автора

В сказке моего детства - горячие пустые щи из крапивы во время эваку-
ации, светлая горница деревенской бабки где-то под Саратовом да судорога
голода, доводящая почти до обморока и через сорок с лишним лет. Немец в
сорок первом надвигался так стремительно, что последовал решительный
приказ - перерезать скот, чтоб не достался врагу.
Простая история: родился, учился...
После войны жили в Москве на Каретном ряду - коммуналка -втроем в
крохотной комнатке, тридцатиметровый коридор, где, по мимо нас, еще
шестнадцать душ по закуткам. Ежедневный поход в школу пролегал мимо сада
"Эрмитаж", кинотеатра "Экран жизни", далее по Косому переулку и дворами
до Каляевской. И так изо дня в день, пока на экране моей жизни не возник
серый мартовский день пятьдесят третьего. Объявленное по радио страшное
известие потрясло всех - осиротел народ. В тот день в школе стояла нео-
бычная тишина - никто не носился, как угорелый, по коридорам, не "жали
масло" из зазевавшегося у стенки пацана, не стреляли горохом из металли-
ческих трубочек ученических ручек. Учительница истории Раиса Абрамовна
вызвала к доске, нет, не вызвала, пригласила второгодника Леньку Лямина
и попросила его прочесть автобиографию великого вождя и друга народов
мира. Ленька, отбывающий свой срок в школе, как тяжкое наказание, Лямин,
которого никакими угрозами и посулами невозможно было заставить сделать
что-либо общественно-полезное, непривычно-серьезный Ленька читал все со-
рок пять минут сказку о жизни такого мудроо, такого простого, такого
прозорливого пастыря, который покинул свое стадо.
Когда прозвенел звонок на перемену, никто не шелохнулся за партами.
Ленька Лямин продолжал читать и читал до конца.
Уроки отменили, мы вышли молчаливой гурьбой из пустой колы в пустой
Косой переулок - прохожие, если попадались, шли в одну сторону - к цент-
ру. Москва спешила на похороны, боясь опоздать, люди шли днем, шли
ночью, по одиночке, семьями, группами, делегациями, колоннами, неоргани-
зованными толпами, создавая гигантские человеческие пробки на Самотеч-
ной, Трубной, Неглинной. В выбитые витрины магазинов ставили детей, что-
бы спасти их от давки. Очередь начиналась от Курского вокзала, двигалась
перебежками по Садовому кольцу, сворачивала на улицу Чехова и дальше шла
медленным шагом по улице Герцена до Дома Союзов, где лежал Он. Лезли,
как муравьи, вовсе щели, поднимались по пожарным лестницам, прыгали с
крыш домов во дворы, протискивались под воротами - лишь бы увидеть того,
кто при жизни так редко являлся народу... Гения...
У него была кличка - Цыган. Никто не знал его настоящего имени. Кроме
милиции. Он и вправду был черноволос, смугл и белозуб... Объявился Цыган
после амнистии, в пятьдесят четвертом, но гулял на воле недолго. Вокруг
него тут же собралась пацанва, для которой самой великой наградой в жиз-
ни была похвала, одобрение Цыгана.
Каретный ряд запел новые песни - "гоп со смыком это буду я,
да-да...", азартно заиграл в новые игры на деньги - очко, три листа, же-
лезку, заговорил на чудном, непонятном для непосвященных языке - "по фе-
не ботаешь?" И мы восторженно смотрели Цыгану в рот, поднимали воротники
своих пальтишек, эта привычка у меня до сих пор так и осталась, руки
всегда держали в карманах.
Когда к Цыгану, стоящему в подворотне, подошли трое, мы не ожидали
ничего худого. Мы знали их - шпана из Колобовских переулков. Но один из