"Ивлин Во. Елена " - читать интересную книгу автора

опрометчиво предавшись любви, стала матерью семи земных властителей...
Его мелодичный голос вызвал у Елены воспоминание о давнем, почти
забытом прошлом - о продуваемой ветром комнате на верхнем этаже замка.
"Так и есть, это он, - подумала Елена. - Ошибки быть не может - Марсий,
и со всеми своими прежними фокусами".
Дамы вокруг нее внимали, как зачарованные, каждая по-своему. Некоторые
принесли дощечки для письма, но мало кто делал записи. Елена заметила, что
одна из ее соседок два раза написала слово "Демиург" и два раза его стерла.
Те, кто еще пытался следить за ходом мыслей Марсия, напряженно слушали;
другие, уносимые потоком туманного красноречия и даже не пытавшиеся ему
сопротивляться, блаженствовали: они получили то, за чем пришли. Елена
окинула взглядом ряды сосредоточенных лиц, потом посмотрела на Минервину,
сидевшую за столом рядом с мудрецом, - та после каждой его фразы кивала, как
будто и сама так думала.
- Все вещи двойственны, - сказал Марсий, и Минервина снова кивнула. -
Сначала приходят заблуждения, а потом вмешивается Гносис. Досифей понял, что
он не есть Высоко Стоящий, признал свое заблуждение и, познав это, слился
духом с Двадцатью Девятью и с Еленой, Тридцатой полусущностью ("Ну, это не
про меня", - подумала Елена), которая есть мать и в то же время невеста
изначального Адама...
Минервина серьезно кивнула, отчего у нее заметно выпятился второй
подбородок, и у Елены вдруг возникло совершенно неприличное и не подобающее
случаю, но непреодолимое побуждение - нечто когда-то ей свойственное, но
давно подавленное, несовместимое с ее положением, с браком и материнством, с
заботами обширного хозяйства, с масляными жомами и сбором миндаля, с ее
тридцатилетним жизненным опытом, с озадаченными лицами дам в этом душном,
жарком зале; нечто неотделимое от приморских туманов, конюшен и соленых
прядей юных рыжих волос. Елена попыталась бороться с этим побуждением - она
заерзала на стуле, прикусила палец, натянула на лицо край шали, стала тереть
ногу об ногу, лихорадочно старалась отвлечься, припомнив что-нибудь
неприятное или грустное - вифинийский акцент Минервины или печальную судьбу
покинутой Дидоны, - но все было напрасно. Не выдержав, она прыснула, и из-за
того, что так старалась сдержаться, - особенно громко.
Ее веселья никто не разделил. Матрона с дощечкой для письма, чьи
глубокомысленные размышления оказались прерваны какими-то непонятными
сдавленными звуками, взглянула на Елену, увидела, что та закрыла лицо шалью,
а плечи у нее трясутся, и, решив, что это рыдания и что она пропустила нечто
патетическое, изобразила на лице горестное выражение, чтобы не быть
заподозренной в недостаточной тонкости чувств.
Голос мудреца все журчал, и, когда Елена наконец смогла взять себя в
руки, оказалось, что он уже заканчивает. Хозяйка принялась благодарить его:
"Я уверена, что мы теперь намного лучше понимаем эту важную проблему... Наш
гость любезно согласился ответить на вопросы..."
Сначала никто не решался заговорить, потом кто-то спросил:
- Я не совсем поняла - был Демиург Эоном или нет?
- Нет, уважаемая госпожа. Одна из задач моего скромного сообщения
состояла как раз в том, чтобы доказать, что он им не был.
- А-а... Спасибо.
Минервина кивнула с таким видом, как будто хотела сказать: "Я бы тебе
то же самое объяснила, только не так вежливо".