"Сергей Евгеньевич Вольф. Где ты. Маленький "Птиль"" - читать интересную книгу автора

ангельского всеспасительного появления, генеральный конструктор корабля
Зинченко решил, что любой человек из рабочей группы, хоть он инженер, хоть
там техник какой-нибудь, хоть кто, - найди он верное решение детали
"Эль-три" или предварительно верный путь, - он, этот человек, до конца
работ становится главным руководителем научной группы. Главным - над всеми!
Я, Митя Рыжкин, - главный над всеми! Взрослые люди, солидные ученые - мои
подчиненные! Другой бы обрадовался, мол, знай наших, а я весь сжался. Но
самым важным было другое: дело касалось работы с пластмассой, ломки
семнадцатой молекулы системы Дейча-Лядова, и, конечно, под моим началом
оказались пластмассовики и... и... мой папа! Мой папа! А я, стало быть, -
его начальник, начальничек! Кто в этом по-человечески разбирается, тот и сам
поймет, каково мне было. Какая там радость или гордость! Бред какой-то! Мой
папаня - толковый, солидный ученый с золотыми степенями со студенческих лет
- и я! Он - трудяга и настоящий ум, и я - сопля зеленая, от горшка два
вершка. Школа, конечно, кончилась, какое там! Началась просто работа, как у
взрослых, с утра и до вечера, а то и до ночи.
И что же в результате? Время шло, я стал чуть ли не мировой
знаменитостью, а у группы (ну, и у меня) ничего не получалось. И - главное
- как я мечтал, чтобы именно папа добился нужного результата. Он, он,
классный инженер, а не я. Он все время ходил как бы в тени моей детсадовской
гениальности. И многие позволяли себе это подчеркивать. Вымотало это меня до
предела, честно.
Я был на грани срыва, дело стояло, да я и буквально сорвался - ушел с
этой работы, вернулся в школу.
А папа-то мой! Папа-то решил, решил наконец эту проблему! Именно он!
Его научный ранг, и без того высокий, резко "подскочил". И само собой ему
выделили личную машину, личный космолет, чтобы он, не тратя время на
рейсовые космолеты, мог летать в лаборатории на ближние и дальние
межпланетные станции. Конечно, космолет был невелик, не пассажирский
суперлайнер, но это была настоящая космическая машина!
Папаня предложил, кроме имеющихся номерных опознавательных знаков
космолета, приписать еще и его имя, название. Я с ходу ляпнул
"Птеродактиль", тут же мы оба решили, что слово длинноватое и даже
устрашающее, вроде как крокодил. И я сообразил это слово подсократить:
просто "Птиль".
И вот именно на "Птиле" сегодня мы и должны были махануть в космос в
отпуск (у меня-то были просто каникулы). Найти какую-нибудь дикую, и
конечно, ближнюю и маленькую планетку с условиями, близкими к земным, и
пожить там в палаточке на берегу реки или озера, рыбалка, костерок,
котелочек с ухой и прочее.
Наша мама гнаться в такую даль отказалась, поцеловала нас с папаней раз
по двести и вчера еще умчалась на рейсовом ТЭРСФ супервосьмом на межпланетку
Каспий-1 к своей любимой сестренке, оставив нас одних.
Ее мы уламывали отпустить нас в космос месяц с лишним, брали штурмом,
со слезами, с копьями наперевес, с дорогим подарком - старинный гребень для
волос (папа) и моим супервысоким коэффициентом успеваемости в школе. "Боже
мой, - говорила она, - была бы еще с вами хоть какая-нибудь приличная
собака". Я кивал ей на Сириуса, а она, глядя на меня, чуть скривив рот,
приставляла палец к виску и крутила им. А папа вроде бы незаметно,
ненавязчиво доставал свой револьвер "Лазер-ЭР4" и начинал, вертя его,