"Эдит Уортон. Век наивности" - читать интересную книгу автора

определил этот принцип Фолкнер, сказав, что художник претворяет "локальное"
в "универсальное". Подобные устремления отличали американскую литературу еще
со времен Твена, автора "Жизни на Миссисипи", книг о Томе и Геке. Для Уортон
он был очень далеким художником. Эпическое художественное мышление было ей
совсем не свойственно, и все же трилогия о Нью-Йорке и трилогия о Миссисипи,
по-разному построенные, сближены общностью творческой задачи. Андерсон и
писатели, прошедшие его школу, доведут до высокого совершенства умение,
выбрав строго определенный сегмент общественной жизни, всесторонне его
обследовать, так что в итоге возникает множество внутренних соотнесений и
"локальное" становится "универсальным", ничего не утрачивая в своей
необщности.
Уортон принадлежит предшествующей литературной эпохе.
То, что сделается открытием, у нее всего лишь догадка, интуитивно
почувствованная возможность, которая исчерпана далеко не полностью. Зернам
еще предстоит прорасти и дать обильные всходы.
Но и через много десятилетий ее Нью-Йорк не превратится в литературную
реликвию. Рассказ останется увлекательным и живым, потому что в нем заключен
образ определенного мира. Люди, обитающие в этом мире, отличаются трезвостью
ума, нелюбовью к чувствительности, обостренным ощущением честности или
бесчестья, которые для них проявляются прежде всего в деловой жизни. Их
предки "ехали в колонии не умирать во имя веры, а жить во имя банковского
счета", и эта традиция непоколебима. Умеренность и терпимость провозглашены
здесь золотым правилом, и нарушивших его карают исключением из клуба, а это
равносильно гражданской смерти. Богатство отнюдь не признается самоцелью,
однако бедность - "признак столь очевидного отсутствия вкуса, что о ней
просто никогда не говорят". Не сочувствуют и либеральным затеям, хотя
исправно пополняют кассу благотворительных организации и находят разумным
учреждение общества защиты животных. Блистают туалетами на концертах
итальянских знаменитостей, аплодируют Теккерею, читающему о юмористах
прошлого. Диккенс слишком вульгарен, и ему не предоставили трибуны. Именно
поэтому он проявил такую "бестактную" язвительность в своих "Американских
заметках".
Вспоминая эту размеренно текущую бестревожную жизнь, Уортон пишет о ней в
"Старом Нью-Йорке" с легкой иронией, в которой порою чувствуется печаль по
невозвратной - еще сравнительно благополучной - эпохе. Время действия в ее
трилогии - примерно с 1840 по 1880 год. Нувориши, к концу столетия
решительно потеснившие на 5-й авеню людей ее круга, конечно, не могли
внушать ей ничего, кроме брезгливости. Легко было впасть в приукрашивание
былого. Однако писательнице удалось избежать этой опасности. Из
непосредственно пережитого, из долгих наблюдений и размышлений Уортон
превосходно поняла, в чем главная слабость этого "снисходительного и
бездумного" общества, - в его "слепом страхе перед всем новым и в
инстинктивном стремлении уйти от ответственности". В связи с "Обителью
радости" она высказала мысль, важную для всего ее творчества: "Трагическим
свойством такого общества является его способность принижать и человеческие
устремления, и идеи".
Это была ее главная тема. При всей сдержанности повествовательных средств и
кажущейся бесстрастности автора она приобретает под пером Уортон острую
напряженность и глубокий драматизм.
Еще при жизни ее начнут упрекать за узость творческих горизонтов.