"Джордж Райт. Боль и наслаждение" - читать интересную книгу автора

невинна...
Стюарт подозревал, что истинная причина, побуждающая его из книги в
книгу выводить образы маньяков и садистов и их беспомощных жертв, является
истинной не только для него. Что как минимум поло^вина его читателей - а
если говорить о мужчинах, то и больше - чув^ствуют то же, что и он, и с
наибольшим удовольствием прочитали бы именно те страницы, которые он, как
правило, вынужден вымарывать еще в голове, даже не перенося на экран
компьютера. И сексуальные мотивы тут не главные, как совершенно справедливо
отмечал его ге^рой. Садизм, на самом деле, не столь уж иррационален. Он идет
из первобытных лесов, где дикие предки современного человека вели
бес^пощадную борьбу за выживание. Со стихией, с хищниками, с себе
по^добными. Пассивная оборона была проигрышной стратегией. Выживал тот, кто
умел нанести упреждающий удар, сломать, подчинить. Унизить, чтобы подчинение
было вернее, чтобы вчерашний соперник в кри^тический момент не посмел
нанести удар в спину. Феминистки в ту эпоху, если и находились, не оставляли
потомства. Самцы-победители предпочитали покорных самок - укрощение
строптивых отнимает силы и время, которые можно потратить на борьбу с более
серьезными врага^ми. И уже в те времена моральное подавление было важнее
физическо^го. Самый сильный вожак не устоял бы, если бы на него набросилось
все стадо...
Стюарт чувствовал в себе кровь этих древних предков, пусть и
процеженную через фильтры цивилизации. Любовь к физическому насилию осталась
осадком на этих фильтрах; он признавал таковое разве что как средство
унизить, а не само по себе. Этим он отличался от злодеев из своих романов,
которые нередко находили удовольствие в причинении физической боли как
таковой. Никогда не следует давать персонажам слишком много своих черт,
особенно если эти персонажи отрицательные...
В то же время, вкладывая в уста персонажа слова о том, что детские
травмы здесь ни при чем, Стюарт знал, о чем пишет. В его жизни не было
детских травм, равно как и прочих событий, только что перечисленных им в
очередной главе. Он был садистом, сколько себя помнил, и не сомневался, что
это - врожденное. Осознание этого не внушало ему ни стыда, ни гордости; он
не считал себя избранным, имеющим право властвовать над другими, он просто
принимал себя, как есть. Он не собирался уподобляться своим героям и
нарушать закон, а что до фантазий, роящихся в темных закоулках его мозга, то
это его личное дело. Если эти фантазии и вырывались наружу, то
иск^лючительно в виде триллеров, на протяжении последних лет неизменно
попадавших в верхнюю десятку бестселлеров. Его, разумеется, не раз обвиняли
в пропаганде насилия, на что он с неизменной улыбкой от^вечал, что в конце
каждой его книги порок наказан, а добродетель торжествует - и это была
правда, хотя самому ему хотелось других финалов. Некоторые из них даже
существовали - в единственном экзем^пляре на его компьютере. Он скрывал их
настолько тщательно, что даже не делал резервных копий. Пропадут - ну что ж,
напишет еще что-нибудь.
Теперь, однако, предстояло писать о действиях Коры, той самой
женщины-полицейской. Это было не так приятно, как описывать страдания Лолы.
Но по опыту он знал, что главное - одолеть несколько пер^вых абзацев, а
дальше новая сюжетная линия увлечет его, пусть даже в ней и не будет никаких
униженных жертв. В конце концов, он не маньяк, его интересуют не только
садистские мотивы...