"Ричард Райт. Черный (Библиотека литературы США)" - читать интересную книгу автора

- Нет, сейчас нельзя.
Вернулся дядя Эдвард, с ним пришли два санитара с носилками. Внизу их
ждала машина "скорой помощи". Они вошли в кабинет и вынесли маму, она
лежала с закрытыми глазами, вся закутанная в белое. Я хотел броситься к
носилкам, поцеловать ее, но словно прирос к месту.
- Почему они уносят маму? - спросил я дядю Эдварда.
- Ничего не поделаешь, для цветных в больнице нет коек, - объяснил он.
Я смотрел, как санитары с носилками спускаются по лестнице, потом стоял
на тротуаре и смотрел, как ставят носилки в машину. Машина уехала. Я знал,
что мать ушла из моей жизни, я чувствовал это.
Мы с дядей остановились в меблированных комнатах; каждое утро он ходил
справляться о здоровье матери и каждый раз возвращался мрачный,
молчаливый. Наконец он сказал, что забирает мать домой.
- Скажи мне правду, ей не лучше? - спросил я.
- Она очень плоха, - сказал он.
Мы уехали из Кларксдейла; мать везли на носилках в багажном вагоне,
около нее сидел дядя Эдвард. Дома она много дней лежала, глядя перед собой
отсутствующими глазами, и стонала. Приходили врачи, смотрели ее и, ничего
не сказав, уходили. Бабушка совсем потеряла покой. Дядя Эдвард съездил
домой, снова вернулся и стал приводить все новых врачей. Они сказали, что
в мозгу у мамы образовался тромб и что ее снова разбил паралич.
Как-то вечером мама подозвала меня к своей постели и сказала, что не
может больше терпеть такую боль, скорей бы уж ей умереть. Я взял ее за
руку, просил успокоиться. В тот вечер жалость к матери умерла во мне, я
словно окаменел. Я ухаживал за ней, знал, что она страдает. Она десять лет
не вставала с постели, понемногу ей стало лучше, хотя полностью она так и
не поправилась, и время от времени нарушения мозгового кровообращения
повторялись. Все деньги, что были в семье, ушли на маму; теперь их
неоткуда было взять. Все постепенно свыклись с болезнью матери, смирились
как с чем-то неизбежным.
Страдания матери превратились в моем сознании в некий символ - символ
бедности, невежества, беспомощности, неутолимого голода, беспросветной
нищеты, скитаний, тщетных просьб, унижений и страха, бессмысленной боли и
неизбывного горя. Ее жизнь окрасила в свои тона и мою жизнь, определила
отношение к людям, с которыми меня должна была свести судьба в будущем, к
событиям, которым предстояло произойти. Долгие годы непрекращающихся
страданий матери сделали меня угрюмым, и я потом всегда сторонился людей,
боялся малейшего проявления искренней радости, был настороженным,
застенчивым, и тревога все время гнала меня куда-то, точно я хотел
спастись от следовавшего за мной по пятам рока.
В двенадцать лет, не окончив полностью ни одного класса, я уже
выработал жизненную философию, которую потом не мог уничтожить весь опыт
моей жизни; я нутром чуял, где правда и где ложь, и никто не мог свернуть
меня с моего пути; я сам, не получив никакого образования - да образование
тут и ни при чем, - понял, что смысл жизни открывается лишь тем, кто
мужественно пытается постичь его в бессмысленном страдании.
В двенадцать лет у меня сложилось отношение к жизни, которое не
изменилось и по сей день, оно побуждало меня всюду искать подтверждения
тому, что я прав, толкало изведать все и ни к чему не привязываться,
повелело быть терпимым ко всем и ко всему и ничего не принимать на веру. Я