"Шломо Вульф. На своей земле" - читать интересную книгу автора

- кого именно боятся наши левые. А то они себя неизменно выставляют
народными заступниками."
3.
"А вы сами не боитесь, миссис Бергер, - сказала Ингрид, - что с вами
сделают то, что с убийцей Рабина?" "Не боюсь. В прошлой жизни мне еще и не
такое грозило. Что же касается мирохранителя, то я его просто припугнула,
чтобы меньше нагличал. Никто его не убьет." "Но Рабина-то убили." "Рабин был
личность. А этот... наглый и мелкий пакостник. От него сегодня практически
ничего не зависит. Кому он ну-жен!" "Вы несправедливы к господину такому-то,
- англичанка явно волновалась. - Он искренне хочет мира и дружбы между
родственными семитскими народами. Не его вина, что все так обернулось..."
"Он, - возразил я, - опытнейший политик, а не дитя малое. Высокообразованный
человек, общепризнанный интеллектуал! Он прос-то не мог не знать того, о чем
пять лет кричал посол России в Израиле Александр Бовин - арабским лидерам не
нужен мир! Им с самого момента образования Израиля нужна только война. Он не
может искренне верить международному террористу, ко-торому до Осло был
закрыт доступ в Штаты. Там что, наивные люди управляли великой державой?
Арафата обожали только Брежнев и его придурки по всему миру. Его
"благородство" по достоинству оценил и Кувейт. Так что вести себя так, как
лидеры наших левых могут только холодные политиканы." "Но не убивать же их
за это?" "Конечно. Куда логичнее и гуманнее убить Вику, которая прожила бы
до ста двадцати, не посели наши миротворцы рядом с ее домом вооруженных
террористов. До них тут было почти тихо..."
Мы шли от площади, где был митинг, к морю по нарядной лестнице мимо
давно уже пустой столовой и двухэтажных домиков-бунгалло под бамбуковыми
крышами - об-ширной, уютной и некогда процветавшей гостиницы. Я увидел
Амирама Эйделя - одного из основателей поселения и пригласил его принять
участие в нашей прогулке. Это был высокий восьмидесятилетний красавец с
молодыми глазами, проженный солнцем типичный халуц-первопроходец. А уже на
песке пляжа нас нагнал щуплый блондин лет тридцати, который представился
по-русски: "Владимир Сырых, такая-то телекомпания, Москва."
Волны набегали на чистый плоский песчаный пляж, окаймленный поросшим
куста-ми обрывом. Море приветливо искрилось, чуждое человеческим страстям. В
пейзаже вокруг ничто не располагало к злобе и насилию. Когда я сказал это,
Амирама словно прорвало.
"Еще за два года до образования Израиля, - сказал он, - здесь было
еврейское посе-ление Кфар-Даром, разрушенное потом египтянами. И до
Шестилетней войны дей-ствовал египетский оккупационный режим, против
которого никто и не думал про-тестовать. Египту было бы достаточно одного
процента своих военных расходов для абсорбции так называемых беженцев на
своих просторах. Но их держали в лагерях в нищете специально для инкубации
сидаимов-смертников против нас. Только при нас тут появилась промышленность
и началась ирригация, без которой в этой пустыне немыслимо сельское
хозяйство. Так тут появились все те, кто сегодня нас убивает за то, что в
1967 мы вернулись сюда к себе домой..."
От волнения он не справился с дыханием и остановился, махая рукой перед
своим лицом. Его оппоненты терпеливо ждали, когда старик придет в себя.
"То есть вы думаете, - спросил Владимир, - что палестинцам вряд ли
поможет ваш уход отсюда, как призывает этот левый лидер?" "До Норвежских
соглашений, - отве-тил Амирам, - тут никто ни в кого не стрелял. Не было