"Шломо Вульф. Водолазия" - читать интересную книгу автора

меня ломик в руках что пропеллер.
Короче, ткнул я между рог последнего, что еще дрыгал конечностями,
чтобы не мешал Гале голос подать, и зову.
Откликается, но глухо как-то. Я туда, сюда. Не понял, откуда пищит. Я в
кладовки - нету. В погреб - пусто, только все разлито и разбросано. А она уж
издали пищит свое "Мить!" "Ты где?" - ору. Ну, негде ей быть, а пищит. Не
иначе с того света. И точно, наверху зашебуршило. Я к лестнице, а она -
сломанная напополам, ло-миком задел. Щепки вокруг, хоть печку растапливай.
"Галь, ты на чердаке, что ли?" "Ага..." "Так сигай сюда, я поймаю." "Не
можу, Мить. Привязанная. Поганые ссильничали..."
Я с крыльца долой, к соседнему дому, лестницу схватил и обратно.
Да... Сцена, надо вам сказать была та еще. Уже нас трое было, и то еле,
с ножом, отвязали бедную. Сыромятные ремешки, да промокшие от ее пота -
страшная сила.
А у крыльца уже чеченская толпа, вой и проклятья. Как очередного
страдальца вынесут - новые стенания. Милиция, конечно, тут как тут. И никто
не верит, что я один с ними разобрался. Они все оказались с несколькими
судимостями, а я - без единой.
Посадили, конечно. Но тут такое поднялось по всей округе! Комсомольцы
наши тоже не твари дрожащие. Свои права имели. Уже через три дня меня
отпустили, а потом вызвали в обком комсомола, грамоту ЦК вручили, к ордену
представили и спрашивают: "Учиться хочешь? Есть у нас путевка ЦК комсомола,
лучшему из лучших. В Ленинград." "А на кого учиться?" "Кораблестроителем
будешь."

2.
В монологах романа "Убежище", который и заставил меня разыскать тебя,
как его составителя, Дима Водолазов выглядит неким тупым чудовищем. Выше вы
прочитали, как я проявил "свою яркую индивидуальность в экстремальной
ситуа-ции", коль скоро от меня требуют того же высокого стиля, к какому вас
приучили авторы монологов.
А теперь пару слов правды о себе вне всяких антисемитских закидонов,
интересу-ющих прежде всего израильского и прочего русскоязычного читателя,
который особо мил потому, что платит за книжки твердой валютой.
Так вот, я вырос в маленьком городишке Эмске. Трамвай впервые в жизни
увидел в семнадцать лет, да и то из окна автобуса - по дороге на целину нас
в Москве с вокзала на вокзал перевозили.
Но Эмск был вовсе не тьмутараканью какой. Свой драмтеатр, который мы с
мамой посещали минимум раз в месяц. Ни одной премьеры и гастролей не
пропустили. В читальном зале городской библиотеки я в очередь прочел всю
доступную в те годы классику. Учился сам, без репетиторов. И даже уроки у
меня никто не проверял - мама пахала на спичечной фабрике с утра до вечера,
потом по магазинам или на рынок, потом еду мне и себе готовила - не до
контроля. После войны, когда я был одетым в рванье пацаном, в Эмске стояли
только что выведенные из Германии войска. Тысячи парней с ущемленной
амбицией: только развоевались, только размечтались о победах и наградах -
война кончилась. Вот и дрались они без конца между собой. Заведутся, бывало,
кто на самом деле войну выиграл - моряки или артиллеристы, и пошло! Бляхи у
одних, кастеты у других. Только кровь брызгами на придорожную пыль. Мы
всегда были на стороне моряков. Уж больно наряд-ными они были - якоря на