"Шломо Вульф. Гекуба" - читать интересную книгу автора

мужчин в трепет, мельком отметила сохранившиеся пропорции своей некогда
восхититель-ной фигуры и стала под душ. Холодная вода постепенно возвращала
остаток сил, которых могло хватить только для того, чтобы пройти к своей
кровати и лечь пластом хотя бы на час, после чего можно было заняться
домашними делами.
Муж то стучал по клавишам, то кричал в телефон, страстно обсуждая
политическ-ие баталии. Он был довольно известным русскоязычным журналистом
правого направления, а потому имел скудное содержание, которое определял
"русским" хозяин газеты. Эта зарплата не имела ничего общего с доходом в той
же стране нормального, левого журналиста, пишущего, к тому же, на
"приличном" языке. Пока Евгений Домбровский и его читатели горели гневом за
поруганную израиль-скую честь, хозяин клал в свой банк прибыль от рекламы,
занимавшей треть газе-ты, существующей только за счет внимания читателей к
острым патриотическим статьям. Этому прямоходящему были до лампочки и левые
и правые, честь и бес-честие страны своего нынешнего заработка. Рухни завтра
эта газета вместе со страной, найдется другой бизнес на другой родине. Пока
Домбровский был нужен для сохранения тиража, хозяин не позволял его выгнать,
как того бурно требовали коллеги-журналисты и "русские" же депутаты с
"левой" улицы после очередного скандального выступления.
"Представляешь, Наташенька, - вошел Женя в спальню, - арабский депутат
Кнес-сета такой-то вчера заявил, что..."
Он не кончил. С соседнего балкона донесся отчаянный, какой-то
нечеловечески тонкий, словно птичий или заячий, крик, и все сильнее
загалдели внизу.
Страшное предчувствие кольнуло Наташу. Она рванула на балкон. На
асфальте лицом вниз, раскинув голые ноги в безобразно задранной юбке, лежала
женщина. Вокруг ее головы и тела быстро разрастались темные пятна. Рядом
стоял фургон и толпились в недоумении грузчики. Мимо проплывали машины с
равнодушными соотечественниками. Некоторые только усиливали в своих
динамиках визгливую восточную музыку. Судебный исполнитель что-то
возбужденно орал в мобильник. Из-за поворота с дикими воплями показался
"амбуланс". Двое санитаров подняли похожее на мешок мертвое тело.
Несколько минут назад эту окровавленную тряпку звали Мариной, мечтавшей
восстановить на исторической родине статус служанки, фатально утерянный за
два месяца до момента истины. Несколько лет назад она же была теоретиком
силовых сетей, активисткой ленинградского Сохнута. Скорая помощь увозила в
морг очередного банкрота. Благодетель-банк, одаривший ее семью собственной
квар-тирой, не прощал нарушения хоть на какое-то время правил игры...
К месту происшествия зигзагом, на подгибавшихся ногах, кусая руки,
бежал от автобуса человек, который некогда, там, до возвращения его семьи на
родину, считал себя мужчиной. Два месяца назад он "вышел на пенсию".
Историческая родина положила ему в месяц половину выплаты за кредит банку за
квартиру. Только вчера он с горькой улыбкой показал журналисту Домбровскому
редкое по цинизму "Удостоверение почтения" от отдела поздравлений
муниципалитета. "В связи с достижением "золотого возраста", - словно с
другой планеты писали его благодетели, - желаем тебе от всего сердца
хорошего здоровья, долгих лет и радостей жизни." И подпись аж самого мэра
города! Это же какое он должен иметь сердце для такого послания такому
адресату! И какова же, по его мнению, цена золота...
"Яша!! - едва не вывалилась туда же Наташа. - Подожди!! Я с тобой... А