"Дженни Вурц. Дитя пророчества ("Войны Света и Теней")" - читать интересную книгу автора

звезды. Эта ночь принадлежит нам, и никакой Деш-тир не отнимет ее у нас.
Теперь призыв исходил от Мейглин. Она ласкала его обнаженное тело, пока
не ощутила, как желание заглушило в нем доводы рассудка.
Теплые пески Санпашира стали ложем их бурной ночи любви. Они лежали, не
размыкая объятий, не видя и не слыша ничего, кроме друг друга. Вряд ли они
слышали пение у священного колодца, где женщины пустынного племени
праздновали наступление полнолуния и чествовали свою богиню.
На рассвете юноша уехал, увозя с собой имя, которое Мейглин так и не
удосужилась у него спросить. Ей осталась сладостная боль в теле, утомленном
ночью наслаждений, и еще - память, сохранившая все мгновения этой ночи. Боль
пройдет, а память останется. Так думала Мейглин. Память о наследном принце,
который с мальчишеским упрямством предпочел гибель изгнанию. Он не внял
предостережениям Мейглин, и ей не оставалось иного, как утешить его, подарив
ему несколько часов любви.
Но Мейглин ошиблась: ей осталась не только память. В привычное время ее
женская природа не возвестила о себе. Такое иногда бывало, и поначалу
Мейглин не слишком обеспокоилась. Однако месячные не пришли к ней и через
несколько дней. Зато по утрам ее начало тошнить. Заметив это, повариха
отпустила грубую шутку, потом сказала:
- На твоем месте я бы поторопилась охмурить какого-нибудь богатенького
торговца. Эдакого толстяка в годах, который клюнет на твою красоту и возьмет
тебя на содержание. Пока еще есть время. Помяни мое слово: если Тобас
заметит твое пузо, он не станет чикаться с тобой, а выгонит в тот же день.
Неужели ты не понимаешь, что он не пойдет против законов племени? А у них по
весне эта земля считается особо священной. У тебя вон естество мужика
запросило, а для их варварской богини это - страшнейшее оскорбление.
Мейглин молча терла посуду. Повариха по-своему сочувствовала ей и
предлагала вытравить плод. Мейглин не вступала с ней в спор, а лишь молча
качала головой. Она знала, что никогда этого не сделает. Ребенок, которого
она носила в себе, был зачат не только необузданной страстью, прорвавшейся
тогда в них обоих. И все же Мейглин испытывала обжигающее чувство стыда. И
слова старика, и громоподобный голос во сне - все это теперь обрело для нее
смысл. Зловещий смысл. Похоже, жизнь загнала ее в угол. Мейглин повторяла
судьбу своей матери. Воспользоваться советом простодушной поварихи? После
мгновений настоящей любви - лгать и притворяться? Строить глазки
какому-нибудь легковерному пожилому торговцу, весело хохотать, когда он
будет целовать и тискать ее? Нет. На это она не пойдет. Когда Мейглин
вспоминала давнее предостережение сурового крестьянина, у нее стыла в жилах
кровь. Неужели ей и в самом деле придется отправиться в Инниш и сделаться
портовой девкой? И хотя мысли, терзавшие Мейглин, не подсказывали ей
никакого другого выхода, она упорно отказывалась от предлагаемого поварихой
отвара трав. Она знала: в публичном доме женщины нередко прибегали к этому
средству. Но ведь она легла не со случайным посетителем, купившим ее ласки.
Если она избавится от ребенка, ее ждут тяжкие последствия. Дитя, которое
Мейглин носила в себе, - это наследие его обреченного отца; плод, осененный
пророчеством.
Мейглин каждый день с ужасом ждала, что Тобас догадается о ее
состоянии. Она превратилась в тень, ходила, не поднимая головы, и старалась
все делать еще усерднее. Так прошло несколько тягостных недель.
Когда Мейглин появлялась у колодца, женщины племени внимательно