"Константин Якименко. Абсолютное счастье" - читать интересную книгу автора

своим красавчиком в оперу, ну и что: когда понадобятся деньги, никуда не
денется - прибежит к мужу. Деньги - идиот так привык к ним, что уже давно не
считал их наличие благом: они просто есть, их не может не быть, и ничего
такого особенного, обычно думал он. Стерва была умна - достаточно умна для
того, чтобы понимать всё и не спешить делиться выводами с другими. Была ли
она счастлива? Наивный вопрос: а чего бы она вообще оказалась здесь?
Осино-жёлтая дверь; они вошли в неё друг за дружкой, но я сказал, что
принимаю только по одному. Осталась, разумеется, стерва - могло ли быть
иначе? Она важно прошествовала вглубь кабинета, развалилась на стуле, будто
в дорогом кресле... о, да ведь она уже оценивала меня как потенциальный
сексуальный объект! Не скажу, что я был против, но мне ведь нужно от людей
совсем другое. Я сказал то, что говорю обычно: про жизнь, которую заберу у
неё - и она заметила, что я, должно быть, оговорился (не она ослышалась,
нет, ну что вы - я оговорился! только так).
"Ты уйдёшь отсюда счастливой, - сказал я, - но за это отдашь мне
жизнь".
Проще простого, верно?
"То есть вы собираетесь меня убить?"
Не в том смысле, какой ты вкладываешь в это слово, объяснял я. Да, твоя
жизнь останется у меня, но, когда ты выйдешь из кабинета, ты будешь
счастлива. Всегда. До конца своих дней. Может показаться, что это -
парадокс, но ведь, если на то пошло, и сама жизнь человеческая, сам факт
существования вашего на Земле - тоже парадокс, который так просто не
объяснишь с научной точки зрения. Разве нет?
Стерва потребовала не держать её за дурочку: она не верит в мистику и
всякое такое. Она настаивает, чтобы я сначала объяснил ей, что собираюсь
сделать, а если ей это не понравится - она повернётся и уйдёт, и я ещё
должен буду сказать ей огромное спасибо, если она не станет подавать на мою
организацию в суд. О, я слушал терпеливо, я не перебивал этот неудержимый
поток негодования. А когда он иссяк, сказал, что ей всего лишь надо никуда
не двигаться с места. Если она будет спокойно сидеть на стуле, сказал я, то
всё пройдёт быстро и безболезненно, она даже ничего не почувствует.
Ну, естественно, стерва вскочила. Она дёргала дверь и барабанила по
ней - а ведь говорила, что не дурочка! - она орала, чтобы её выпустили, хотя
я сказал, что за пределами комнаты никто ничего не услышит. Люди, они
слишком часто не хотят принимать то, с чем можно только смириться...
Принимать? - нет, она не думала об этом; она не думала вообще - лишь тратила
силы и тратила время, своё и моё; эмоции расплёскивались вокруг, некоторые
взрывались, вспыхивали как сверхновые - и гасились бесчувственной толщью
стен. Но наконец стерва повернулась - и я сказал, что если у неё (почти
наверняка, да, так объяснял когда-то врач с наполовину поседевшей бородой;
хотя ведь на самом деле - ещё не факт) не будет детей - это, конечно, повод
делать с жизнью окружающих всё, что захочется; но вот вопрос: почему от
таких действий она не становится счастливее? И непонятная опустошённость, и
дикие желания хватать, что попадётся под руку, бить стёкла и - даже -
подняться на крышу и швырнуть оттуда что-нибудь потяжелее, например, (вот
если бы ещё кто-то его туда дотащил!) телевизор, и посмотреть, как он будет
лететь с такой верхотуры, и... Мы встретились: так происходит с каждым, и
каждый раз я думаю: что увижу внутри? Но там - уже почти ничего: вначале
обычная усталость, а затем - падение вглубь себя, как можно глубже, только