"Петр Якир. Детство в тюрьме " - читать интересную книгу автора

ответил: "Это не мое дело".
Позднее мне стало известно, что Московкин и Лехем были арестованы;
первый попал на этап вместе с двумя своими подследственными, военными
летчиками, и они его убили в Сызранской пересылке, дважды посадив на кол.
Время шло. Раз в неделю нас выгоняли ночью в коридор и производили
тщательный шмон (личный и в камере). Отбиралось все, вплоть до носков и
трикотажных изделий, которые можно было распустить на нитки.
Кормили в этот период очень плохо: давали щи из гнилой капусты с
червяками и тук.
Перед нами в таком же "сундуке" сидел эсер из Средней Азии по фамилии
Альберт. Он сидел с 1922 года, только изредка выходя на ссылку. К этому
времени у него было 10 лет тюремного заключения.
Большинство камер, находящихся на 3-м этаже, было занято тюрзаками14.
Альберт спускал нам на бечевочке книги, присылал свои записи по истории
нашего государства, описания некоторых эпизодов своей жизни, комментировал
происходящие события. От него мы узнали о том, что осенью 1937 года прошел
еще один процесс, где были осуждены Рудзутак, Карахан, Кабаков и др. А
сейчас он держал нас в курсе происходившего тогда бухаринского процесса. Он
ни на минуту не сомневался, что все признания подсудимых - сплошная выдумка.
Мы все верили ему, кроме моего брата Юрия. Обычно после переписки с
Альбертом у нас разгорались жаркие споры. Не все ребята еще осознавали, что
происходит у нас в стране, но я и многие мои сокамерники уже хорошо понимали
всю ложь и вероломство, сопровождавшие массовые аресты. Альберт сообщал нам,
кто сидит в камерах, соседних с его. Это были эсеры, меньшевики, анархисты и
другие. Им в камеры давали газеты, у них проводились диспуты, жили они тоже
своеобразной интерпартийной коммуной. Альберт был переведен в одиночную
камеру потому, что возглавил борьбу против тюремного произвола (был кем-то
вроде старосты по прежним временам). Он был первым человеком в тюрьме,
который вдохнул в меня веру в будущее.
В конце марта, ночью, мы услышали шум на 3-м этаже, свет вдруг стал
совсем бледным. В этот момент к нам спустился "парашют" с запиской. Там было
написано: "Кажется, нам конец. Прощайте, дети мои. 45-ая камера
забаррикадировалась и защищается. По-моему, нас увозят на уничтожение". Мы
написали ответ, хотели привязать к веревке, но в это время в его камере
раздался крик:
"Что вы делаете?!"
И все стихло, но из других камер на третьем этаже продолжали
раздаваться крики и шум. Мы бросились к двери и к окну и начали стучать в
зонт (щит, заслоняющий окно, называющийся еще "намордник" или "козырек") и в
дверь. Шум и стук раздавались и из других камер. Через некоторое время вся
тюрьма гудела страшним ревом негодования. Изредка раздавались крики уже во
дворе. Был слышен рев моторов машин.
Часа через три все стихло. За все это время к нашей камере, несмотря на
нарушение нами тишины, никто не подходил.
На следующий день от баландера15, заключенного-бытовика, мы узнали, что
все тюрзаки - 96 человек - по распоряжению из Москвы были вывезены и
расстреляны. По преданию, в Астрахани расстреливали на Парбучьем бугре, на
окраине города.
В один из дней, когда совершал обход начальник тюрьмы, ему не
понравился какой-то мой грубый ответ, и он приказал водворить меня в карцер