"Елена Яковлева. Опасная тихоня [D]" - читать интересную книгу автора

выглядит смешно, а тогда было вполне серьезно), но неловкий подросток со
странным, если не смешным, именем Капитолина справился с тягой к суициду,
построив собственную теорию, до безобразия глупую и наивную, в которой,
однако, имелось разумное зерно. Оно-то и позволило мне более-менее
благополучно миновать сложный и чреватый неожиданностями переходный
возраст. Подробно углубляться в эту спасительную теорию я не стану, замечу
лишь, что основная ее идея выглядела примерно так: везунки изначально
имеют фору перед неудачниками, но это их только расслабляет, зато
неудачники, оставленные судьбой на произвол, получают прекрасный шанс
потренировать себя в преодолении препятствий и закалиться в горниле жизни,
которого напрочь лишены везунки.
Теорию эту я открыла для себя лет в четырнадцать, примерно тогда же в
моей жизни появилась Наташка. Наташка Русакова. Хорошенькая девочка с
толстой белокурой косой и скрипкой в футляре, ежедневно пересекавшая наш
двор по дороге в музыкальную школу. Я смотрела на нее, приникнув к
оконному стеклу, и тихо завидовала ее чистенькому личику, ясным голубым
глазам и нежнейшему румянцу. Однажды она остановилась, чтобы завязать
шнурок на ботинке, и случайно посмотрела наверх, наши взгляды встретились,
мы улыбнулись друг другу и, кажется, сразу же поняли друг друга и
полюбили. Было очевидно, что мы из разных лагерей (Наташка - из везунков,
а я - из неудачников), но это нас не развело, а, напротив, объединило. И
Наташка как была, так и осталась единственной настоящей подругой в моей
жизни, несмотря на то что с нашей последней встречи прошло уже пятнадцать
лет.
Пятнадцать лет я ничего о ней не знаю, и все это время мне ее не
хватает. До сих пор, заметив на улице хрупкую девушку с белокурой косой, я
стараюсь забежать вперед и заглянуть ей в лицо в надежде, что она вдруг
окажется Наташкой. И, в очередной раз потерпев жестокое разочарование,
запоздало соображаю, что тридцатитрехлетние женщины (а Наташка моя
ровесница) уже не заплетают косы. А еще, когда мне не спится, когда у меня
что-нибудь идет наперекосяк или я сомневаюсь в своем хваленом
профессионализме, я выхожу на балкон, долго смотрю в ночное небо,
усыпанное золотой пылью звезд, и зову Наташку. Потому что это невыносимо -
пятнадцать лет не знать, куда она ушла душным августовским вечером
восемьдесят третьего года и почему до сих пор не вернулась.
Через восемь лет после ее исчезновения, уже работая в газете, я
однажды воспользовалась представившейся оказией - юбилейным интервью с
высоким милицейским начальством, - поинтересовалась, что сталось с делом
Натальи Русаковой, и узнала, что оно благополучно закрыто и отправлено в
архив. Как говорится, следствие окончено - забудьте. При этом мне
популярно, почти по-дружески растолковали, что Наташино дело безнадежно.
Подполковник, с которым я имела доверительную беседу, честно признал, что
судьба пропавшей девушки (а для него она была абстрактной девушкой, одной
из многих) вряд ли когда-нибудь прояснится, а если это и произойдет, то
только по чистой случайности.
- А что вы хотите? - разоткровенничался тогда этот высокий
милицейский чин. - С пропавшими без вести всегда так было. Если не
отыщутся по горячим следам, считай, никаких шансов. Уж поверьте моему
опыту. - И, спохватившись, добавил:
- Но вы про это лучше не пишите, все-таки тема не юбилейная.