"Елена Яковлева. Опасная тихоня [D]" - читать интересную книгу автора

Я уныло согласилась: как-никак интервью было приурочено к Дню
милиции. Но это вовсе не значило, что я смирилась с Наташиным
исчезновением. Я не могла, подобно милиции, "сдать ее в архив", что было
бы равносильно предательству, я то и дело мысленно возвращалась в тот
тихий вечер, когда она в последний раз прошла через наш двор со своей
неизменной скрипкой, нырнула в арку, за которой монотонно шуршали
автомобильные шины, помахала мне рукой и навсегда растворилась в теплом
августовском мареве. Нормальная логика подсказывает, что ее скорее всего
давно уже нет в живых, но верить в это мне не хочется. И Наташина мать,
умершая четыре года назад, до последнего своего дня говорила о ней как о
живой, и Наташина бабушка Нина Никаноровна, пережившая дочь на три с
половиной года, тоже надеялась, что однажды в дверь позвонят, она откроет
и увидит на пороге любимую внучку. Только одного боялась: сослепу ее не
узнать.
Нина Никаноровна в свои семьдесят шесть была еще довольно бодрая
старушка. Иногда я ее навещала, поскольку у нее не осталось родственников
в городе, спрашивала, чем помочь, но она неизменно мне отвечала:
- Слава Богу, пока сама управляюсь. А однажды я застала Нину
Никаноровну в слезах (это было около полугода назад и за несколько дней до
ее скоропостижной смерти от инсульта). Оказалось, она разбирала Наташины
вещи, аккуратно сложенные в шкафу, и обнаружила, что любимую внучкину
вязаную кофточку обезобразила прожорливая моль. Старушка так горевала и
убивалась, что не сразу вспомнила о сделанной ею находке, и, только
немного успокоившись, показала мне пожелтевшую газетную вырезку, которую,
как оказалось, она случайно нащупала за подкладкой Наташиной ветровки.
- Почитай, что там написано, - попросила Нина Никаноровна, - а то там
так мелко, что я не разберу.
Я взяла в руки желтый клочок бумаги, повертела в руках. Это была
старая вырезка из газеты: с одной стороны - сплошной текст, речь в котором
шла о сорняках, заглушивших поля колхоза "Рассвет", а с другой -
маленькая, буквально в пятьдесят строк, заметочка с дубовым названием
"Комсомольский вожак" и не очень качественным фото: мужчина с аккуратным
пробором, в пиджаке и галстуке, напряженно смотрел куда-то вбок.
- Ну читай, читай, - поторопила меня Нина Никаноровна.
Читать про сорняки я не стала, поскольку сомневалась, что вырезка
была сделана ради них, скорее уж ради комсомольского вожака. И я
скороговоркой перебрала строчки заметки, повествующей о первом секретаре
Пролетарского райкома ВЛКСМ Игоре Пашкове, под руководством которого, если
верить написанному, бурная комсомольская деятельность достигла заоблачных
высот. Судя по всему, речь шла о довольно-таки замшелых временах ударных
пятилеток и переходящих красных знамен.
Первое, что я сделала, порылась в старых газетных подшивках и
выяснила, что заметка вырезана из "Губернского вестника", в котором я
отработала два года и из которого уволилась две недели назад по причинам,
речь о которых еще впереди. Впрочем, тогда еще "Губернский вестник"
напыщенно и многозначительно назывался "Свет маяков", но это не так уж
важно. Важнее, что заметка о комсомольском вожаке была напечатана седьмого
августа 1983 года, то есть за четыре дня до Наташкиного исчезновения!
Я зачитала дурацкую заметку буквально до дыр, а заодно исследовала
весь номер от корки до корки, но так и не придумала, чем хвалебный