"Денис Яцутко. Рязань" - читать интересную книгу автора

сдержать клятвы такой и, Господа тогда вспомнив, страх заберёт, аки
пса-андалузца, что бежит теперь, прижав метёлку свою малую к корпусу. И то
верно: пискнешь - ударит. А страх забирал неожиданный, если по-матери в
небо, твою, мол, мать, выругаться, а после раскинуть мозгами: это ж Чью
Мать ты, Пётр, помянул, в небо ясное глядючи? И поразит тебя молонья-гнев
Господень, пригнёшься, как когда понял, что арапы-соседи побьют, отведёшь
рукой ветку еловую, шаг шагнёшь один, и уже смешно, потому как шаг назад
был ты ещё не в бору, а теперь в бору, и скачешь в нём середь сосен, аки
блоха у кабыздоха в шерсти, и думается, что вдруг изогнётся Земля и тебя из
шкуры своей паразита выгрызет . Бр-р... ет. е выгрызет. и с кем такого не
было, а счего с тобой должно быть? е возгордился ли ты, об такой
предполагая своей исключительности? Или совсем просто так подумал? Вот и
молчи себе. Поразмысли лучше, зачем человек просто так думает, когда и дела
особого нет для думания. Говоришь, что чтобы ум расслабления себя не имел?
А для чего тогда в человеке мужское расслаблено большею частью, в основном
лишь для непосредственного напрягаясь? А по утрам? возражаешь ты мне, Пётр,
что ж, говорю, может, что оно и по утрам - для непосредственного, только
ум, расслабления не имеющий, а потому не в том же такте живущий, к другому
влечёт, в магазин, или к поэтическому, или вот за глазастыми в ближний бор.
у, можно уже и голос, андалузец. Мавры могут идти к мавам со своими делами.
И понюхай тут. Трюфелей, чай, не откажешься отчистки в кашу тебе добавить,
а то и целый от стола выклянчить. Вот и ищи, а то ж я один-то их как изпод
земли-то унюхаю? Чай не ищейный у человека-то нюх. И не жри! Только лай, а
то знаешь меня - обломаю озоровать... лай! Чудище. А проглот, что твой
грейдер, землю носопыркою конопатит, мхи от оной мягкие отделяя, и глядишь,
а гденибудь-таки глянет на тебя из-подо мха обомлевшее, сиречь трюфель, а
пукой чудской Пётр ево окучивает и поименует груздём, в туясок немалый
отправляя. И удивительное же, говорю, дело были те мухоморы, что в бытность
службистскую на директрисе нечаяно Петром запримечены.
На директрису в маневры с соратниками поплелся по причине скудости пищи в
войсках, хотя и триежеденно регулярным образом полагаемой, по словам
соратников - по грибы, однако же, требуемых немало собрав, бывал свои
товарищи посрамлен за поганство, якобы, собой собранное. Что же этоб,
говорит, разве волнушки или опята поганки вам? А, отвечают соратники, нам
ни к чему мелочь с поганью различать, ибо в мягких муравах у нас, не в
пример, или быстрее даже в пример, вашим кайсацким степям, водятся белый
батюшка-гриб, чей мясистость и вкус с прочими несравним есть, или хоть
закусывать. Доверился Пётр однополчанам, вынул с ведра своево взятое и
примеру последних следовать разрешился. о и опять ругают ево товарищи: Что
же ты, говорят, этот взял - он же не батюшка даже, а токма в прадедушки и
сгодится, и шелковистые из него хищными ртами выглядывают. Вот, как сейчас,
только то, конечно, не то было, трюфели ибо - особые существа в сём
царстве: они на тебя не червячными головками, а самым, что ни скажи,
человечьим моргалом моргают, да так, что ажно и боязно-то бывает: что как
они там в себе и думать ещё кумекают. Пукой чудской отточеной эти глаза
разрезаю, чтоб не казалось, что из туяска укоризною бельмы сии на меня
озираются. А некие, я видал, эти глаза вёрткие выковыривают и готовят от
трюфелей сих кошерно.
Вот уж истинно безответность! А то еще говорят о твоих, метис, родичах,
что, мол, понимают всё и глядят, а адекватно вслух отразить ситуацию не в