"Денис Яцутко. Рязань" - читать интересную книгу автора

состояньи. Какое там! Те кобели и подруги их могут, по крайней хотя бы
мере, той рыбой ходить, что имя ей - Юз, помелом, когда не купировано
(словцо-то неверное: коли от "купно", так "откупировано" вернее) вихлять, а
и лаять способны. чему побои на обоих - свидетельство краше, чем Иеговы. А
на арапов-мавров Пётр, полагая себя духовнее оных по православию, их,
монофизитов, ровно вдвое, злобы под сердцем не задерживал, а полагал даже
младшенького из братьёв на собственной своей сестры поженить, девке,
понятное дело, телом белой и косой дорастающей до того места. где у
кабыздоха хвост начинается, а кабыздох оный страшно залился вдруг лаем и
очертеня диавольски голову свою кабыздошью с лаем, из лёжки зайца подняв,
за косоглазым по пущеневольнической своей врождённой необходимости побежал,
оный же русошерстый таковыми цик-цаками пса петрова замотать решил, что
сразу видать, что тутошний, а не городской ни разу, и среди хуторских никто
так между деревьями не просигает, да и не живут, знамо, зайцы на хуторах, а
которые кролики, так те в клетах, а карликовые - на поводочке, зулотом
золочёном.
Пётр кричит андалузцу, кудаж, мол, ты, дурень безмозглый, за косым учесал
умотаться без толку-то всякого, когда хозяин твой без бердана, а с туяском
разве вдобно за зайцем бегать?
Да и бросить коль туясок, неужели за уши рукой дикого изловить, а и сам,
собачья душа, на что охотник, а не изловишь, поелику с наготой рук за
зверем здешним гоняться не след, Петру со младенчества сие на деле
известно, не последует и сейчас, и в светлом, которое будущее, ибо в
радостные года бегал Пётр с батюшкою, по пикники пойдя, за зверьком малым с
именем милым Ласка, и загнаны лишь с отцом оказались, как тот конь
Королевскаго Величества Хуго, который зайца, однако, за уши изловить
изловчился, но токма зайчатина псовьему сердцу милей, видать, более, чем
глазастые эти подземники, но не поймает. А Пётр трюфель новый окучивает и
на глаз ево человечий который год дивится, более чем на те мухоморы,
которые, сотоварищам помочь отчаявшись и став бродить у заросших колей
танковых неприкаянно, глазом пытливым заметил и ажно был восхищён красотою
их, большею, чем в грибнических книжицах репродукции, только вот, глаз
глазастику разрезая, жмурился как-то, думая будто, что и у него ведь такой
же. Хотя, думал Пётр, я впрочем на трюфель не очень похож, зато Земля, вот,
сказывают, не кабыздошьего интерьеру, а самая, что есть, круглая трюфелем и
глядит. А я, в таком разе, на нём микроб. Ежели трюфель я, или, скажем,
андалузец мой, зайца гонять бросив, откушаем, то евонный-то глаз лопнет
попросту, а то переварится. А вот микроб, что на трюфеле, какой-нибудь,
маврами в тутошние края занесенный, он как себя-то почувствует? Верно,
темно ему станет в гортани или желудке там скажем моём, как в
Отжим-ушкуйских печорах каменных, когда мопасан тамошний лампу загасит.
Тако жде и нам должно стать, когда земной трюфель съедят. Кто ж его
съест-то? Бог разве? И зажмурился Пётр, трижды чтя древнее Трисвятое.