"Михаил Яворский. Поцелуй льва " - читать интересную книгу автора

Трус? Нет, я не могу. Не могу это совершить. Но одновременно мой палец
нажал на спуск.
Его тело под кучей лохмотьев передернула судорога, оно поднялось и
упало вниз лишенное жизни. Я повернулся и пошел назад знакомой тропинкой.
Падал снег. До утра он заметет мои следы.
Проснувшись, я не знал кто я, где я. Я схватил настоящую винтовку,
которая лежала рядом. Кто убил моего отца - я или пан Коваль?
Вспомнив сон, я решил, что убил его я. Я знал, что он мой отец, хотя
для него я не был его сыном.
Зажегши свечку, я закрыл двери на засов. Меня охватило чувство, что я
не на месте. Вроде переступил порог комнаты без пола. Может это из-за войны?
До этих пор, подумал я, война была как развлечение. А как оно по-настоящему?
Я уже был свидетелем, как снайпер застрелил Ежи, видел стычку, в
которой солдат секли, как капустные кочаны. Это было страшно, но вроде как
понарошку, как в журнале про испанскую войну, который я видел три года
назад. Но теперь, после этого сна, я видел ее по-другому, возможно, это
случилось потому, что я вот уже две ночи почти не сплю. Почему-то вспомнил
отца Ванды. Он был самым уважаемым человеком в нашем квартале, а может и во
всем городе. А как недостойно он обошелся со мной. Война меняет людей... Что
она сделает со мной?
Наступал вечер. Покинув свое гнездышко, я направился в кладовку пани
Шебець. Я думал что она закрыта, ан нет. Зимой полки кладовки выгибались от
банок с вареньем, маринадов, зеленых помидоров, повидла, от грудинок и
колбас, сыров и разнообразной вкуснятины, которая может стоять до весны.
Сейчас тут было только несколько банок с солеными огурцами и колечко колбасы
на крючке. Не много, но для меня достаточно. Если пани Шебець и спохватится
за ними, во всем обвинят дезертиров.
Два года назад эту комнату использовали как квартиру. Тут была
небольшая печка, умывальник и стол в углу. В городе было множество таких
подвальных помещений, особенно в "зажиточных" домах. У нас тут жил Василий ?
наш дворник с женой и ребенком. Два года тому назад пани Шебець уволила его,
подозревая что он крутит "шуры-муры" с ее сестрой. Это правда, я сам не один
раз был свидетелем, как Ульяна ходила к нему, да и пан Коваль это видел.
Хотя к предположению про "шуры-муры" он относился скептически. "Ульяна, ?
говорил он, ?старая дева, она бросилась бы наутек, если бы мужчина хоть
пальцем до нее дотронулся".
Ульяна была немного чудаковатой. Иногда у нее целую ночь горел свет, а
днем она и на глаза не показывалась. Могла уехать на несколько недель,
никому не сказав куда и зачем. Но ко мне она относилась хорошо. Два месяца
назад мы случайно встретились на улице и несколько кварталов шли вместе. Она
расспрашивала, какие предметы я изучаю, что думаю про своих учителей.
Оказалось, что она почему-то считает пана Коваля моим отцом и для нее было
полной неожиданностью, что он всего лишь мой опекун. За время нашей беседы
она ни разу не улыбнулась. Лицо было напряженным, постоянно озиралась,
словно хотела убедиться, что за нами никто не следит. Когда мы вышли на
шумную улицу, она пробормотала "фашистская сволочь" - выражение, которое я
раньше не слыхал. Не успел я и рот раскрыть, чтобы спросить что это значит,
как она свернула в узкий проулок и исчезла в толпе.
Выйдя из подвального помещения с куском колбасы в кармане, я направился
в свою угрюмую комнату. Гляну на настенный календарь - 20 августа 1939 года.