"Михаил Яворский. Поцелуй льва " - читать интересную книгу автора

бдительности и угрозами сурового наказания тех, кто надругался над статуей.
Однако неделя за неделей, слыша "Мы проучим их!", "Мы отрубим их
грязные руки!", я начал терять интерес к учебе. Делая вид, что вроде слушаю,
в мечтах я был далеко от класса, от города, даже часто на другом континенте.
Я любил развлекаться, вспоминая приключения Тарзана или путешествия
Гулливера. Затерявшись в джунглях, я баловался с обезьянами, а выплыв поле
кораблекрушения, загорал на безлюдном острове под тропическим солнцем.
Мы с Богданом еще играли в шахматы, но не так часто и увлеченно, как
раньше. Мысли Богдана, казалось, блуждали в другом месте. Часто, когда я
предлагал встретиться после уроков, он говорил, что имеет важные дела. У
меня было странное чувство, что наша дружба рушится. Проходили недели - мы
не играли в шахматы, я сомневался, можно ли преодолеть между нами пропасть.
Я успокаивал себя тем, что Богдан тоже переживал и беспокоился.
Меня не волновали заклинания учителя: "Мы проучим их!", "Мы отрубим их
грязные руки!", эти угрозы относились ко всем сорока пяти ученикам нашего
класса, а значит не только конкретно меня. Это были просто слова, которые
учитель механически выкидывал нам, повышенным заученным тоном. Они мне были
также безразличны, как когда-то запугивания священника адом. Однако спустя
месяц эти угрозы начали эхом стояли в моих ушах даже после школы.
В такие минуты меня охватывала тревога. В основном перед сном, когда я
был один, на меня накатывались волны страха. В эти моменты, не в состоянии
заснуть, я прислушивался к звукам снаружи. Самое тихое шуршание, похожее на
гул автомобиля или людские голоса, пугали меня - казалось, "Они" пришли за
мной.
Хуже всего было одной ночью. Поскольку пан Коваль неделю назад уехал на
проверку, я остался дома один. Когда я наконец заснул после тревожной,
бесконечной ночной тишины, услышал стук в двери веранды. Я подумал что это
мне приснилось. Но скоро убедился, что это не сон. Стук было настойчивым:
кто бы это не был, он был полон решимости войти.
Это не мог быть пан Коваль. Он имел ключи от дверей, к тому же он
стучал особенно, словно азбукой Морзе: один короткий удар и два длинных.
Пани Шебець стучала наоборот, а я - три коротких удара и один длинный. На
таком способе стучания настаивал пан Коваль "просто знать, кто пришел".
Стук усиливался. Я был уверен, что это пришли за мной "ОНИ", ведь кто
мог быть безмозглым, чтобы идти в такое позднее время ночью в гости? Ночью
город принадлежал "черным воронам" - маленьким черным грузовичкам, в которые
тайная полиция забирала "врагов народа" из их жилищ и увозила на
железнодорожную станцию, откуда их отправляли в вагонах в Сибирь, Казахстан
и в другие забытые Богом местности.
Раньше я считал это просто слухами, которые распространяли недовольные,
что бы очернить систему. Иногда я слышал, как пани Шебець наушничала пану
Ковалю про такие вещи, но я был уверен, что это вранье. Она была "пани", и
поэтому предубежденно относилась к системе трудящихся. Но две недели назад я
изменил свое мнение, когда среди ночи проснулся от гула "черного ворона" и
плача детей из соседнего сиротского дома, который содержали польские
монашки. К утру дом опустел, а через несколько дней в него въехали
советчики.
Стучание стихало, чтобы через мгновение возобновиться с новой силой. Я
уже одел на себя самую теплую одежду, которую нашел, приготовившись к "их"
визиту. Я открыл двери на кухню и вышел на веранду. Теперь в дверь стучали