"Йоханнес Вильгельм Йенсен. Падение короля" - читать интересную книгу автора

дурацкое прозвище... Ведь, если посмотреть с другой стороны, немцы не могут
знать и того, что в своем узком кругу он известен как сочинитель латинских
од и эпиграмм... Вот отчего только ни слова не проронит этот молоденький?
- Отто Иверсен!
Вот оно - названо имя! Так и есть. Это, конечно, он. В тот же миг
Миккель вспомнил серые, обветшалые ворота, каменные стены и островерхую
башню - это было там, в родной Ютландии. И сразу всплыло ощущение, как он
стоит, маленький и жалкий, за воротами. Миккель побывал там несколько раз. С
тех пор прошло много времени. И только однажды, да и то мельком, он видал во
дворе молодого барича. Оказывается, это он и есть - Отто Иверсен! Тогда он
еще был щупленьким мальчуганом. Миккель не раз потом вспоминал его. Мальчик
стоял среди двора, окруженный сворой собак, и держал на руке нахохлившегося
сокола. А сейчас вот он - сидит напротив, высокий и тоненький, словно
молоденькая девушка.
Ландскнехты негромко чему-то засмеялись. Миккель спохватился и снова
поднял чарку.
В дверь заглянул возчик:
- Ну, я поехал, - сказал он и, поставив возле порога сумку и соломенную
корзинку с яйцами, закрыл за собою дверь. Это было имущество Миккеля: все,
что он раздобыл во время похода в деревню; вот он, его позор, красуется у
всех на виду. Смотрите, кому не лень! И Миккель в смятении повернулся спиной
к двери.
Но немецкие ландскнехты только посмеялись и, не долго думая, нашлись,
как тут поступить - яйца, мол, всегда можно употребить. Страдая от своего
унижения, Миккель с радостью отдал им корзинку, и все яйца были тут же
выпиты сырыми. Только Отто Иверсен не пожелал угощаться, он по-прежнему не
произнес ни слова.
А Миккель Тегерсен согрелся и осоловел, он ощутил прилив дружелюбия,
винцо развязало ему язык, и все же он никак не мог избавиться от гнетущего
чувства. Казалось бы, вся душа его так и устремилась навстречу беспечным
удальцам, но в то же время он страшился своего откровенного порыва; какое-то
расплывчатое чувство овладело Миккелем и равномерно закачало его на своих,
волнах. Исподтишка он, словно влюбленный, кидал на господина Отто
просительно-недоверчивые взгляды: дескать, узнаешь ли ты меня? Нет, кажется,
не узнал.
У одного из немецких ландскнехтов губа была рассечена шрамом, усы
кое-как прикрывали его рубец; он не мог отчетливо произносить слова; слушая
его шепелявую речь, Миккель Тегерсен про себя печально веселился; все, что
он видел и слышал вокруг, согревало ему душу. Однако, разомлев от вина и
разнежась до совершенного благодушия, он в глубине своего существа все
больше ожесточался, он чувствовал, как в нем подспудно нарастает
пронзительный холод, но он подавил это чувство и взял себя в руки.
Трое немцев отошли к трактирной стойке. Миккель Тегерсен и Отто Иверсен
остались одни за столом. Ни тот, ни другой ничего не говорили, Миккель
спрятался в свою скорлупу. Опустив глаза, он уставился в темное пространство
между столом и скамейкой, его охватило горькое чувство одиночества. Решив,
что надо успокоиться, он со вздохом поджал под себя длинные, как оглобли,
ноги, отер пот со лба и наконец сладил со своим возбуждением. Напротив него
Отто Иверсен вертел свой бокал, у него был вид больного человека.
Когда немцы вернулись за стол с новыми бутылками другого, еще не