"Фрэнк Йерби. Изгнанник из Спарты [И]" - читать интересную книгу автора

проклинать. Однако к одному из вас я все же должен до рассвета сохранить
почтительность: к тому, кому я отдам свою жизнь. Скажи, отец Дионис, кто
это должен быть? Арес, бог войны, презирающий трусов? Гермес, бог лжецов,
воров и мошенников? Или мрачный Аид, повелитель Тартара, бог, которого
люди лицемерно зовут Плутоном, владыкой мертвых?
- Никто, - спокойно ответил даймонион, личный демон Аристона. - И ты не
должен накладывать на себя руки.
- Но тогда, - прошептал Аристон, - как же...
- Ты должен вернуться и воздать Фрине последние почести. Или ты
думаешь, Деймус, которого даже зовут Трусливый, отважится собрать
разбросанные кости дочери и похоронить их, как положено по обряду? Неужели
ты проявишь трусость, достойную лишь жалкой дворняги? Неужели обречешь
тень той, которую по праву можно назвать твоей невестой, на вечные
скитания и жарким, пыльным летом, и дождливой зимой, ибо нет у нее
родственника, возлюбленного или друга, который умилостивил бы мстительных
богов соблюдением похоронных обрядов? Неужто ты позволишь лживой Ликотее
навеки опорочить память о Фрине? И не отомстишь за нее? Неужто ты не
сделаешь этого, Аристон? Нет, ты должен, даже если тебе грозит гибель,
ведь такая смерть вернет тебе возможность называться мужчиной и смоет с
тебя позор бесчестья. Или ты думаешь добиться этого легкой, мгновенной
смертью, трусливо упав на клинок?
Аристон отодвинул сиденье и встал: спартанцы не возлежали за трапезой,
словно изнеженные афиняне. И тут его внимание привлек илот, рыжебородый
великан... Так, наверное, выглядел Одиссей, подумал Аристон. Илот смотрел
на него спокойно, внимательно, в его голубых глазах не было пьяной мути.
Аристон замер. У него мелькнули сразу две мысли. Во-первых, этот
человек, очевидно, дориец, фракиец или даже македонец, ибо ни один
лакедемонянин, если только он не был выходцем из какого-нибудь племени на
юге Эллады, не имел таких светлых волос и румяной кожи.
И, во-вторых, илот был абсолютно трезв. Он лишь прикидывался пьяным.
Как мог человек, в лице которого сквозил ум и было даже некоторое
благообразие, родиться среди илотов? Наверно, он из периэков, живших в
редких городах, которые основали несколько поколений тому назад дорийские
поселенцы (они проникли в Пелопоннес и смешались с более смуглыми местными
жителями). Такого человека могли обратить в рабство за долги или
какое-нибудь не очень тяжкое преступление. Что ж, тогда понятно.
Однако Аристон все равно не понимал, почему илот смотрит на него со
смешанным выражением мучительной тоски и явной гордости. Эти неподдельные
чувства, возникшие в душе илота при виде мальчика, заставили его позабыть
свою роль и обнаружить, что он каким-то чудом умудрился остаться трезвым.
Однако от взоров посторонних не укрылось то, что Аристон внезапно замер
и долго, пристально смотрел на илота. Симоей, считавший себя великим
музыкантом и певцом, сделал паузу в грубой и непристойной застольной песне
собственного сочинения и тоже уставился на илота.
- Этот паршивец не пьян! - завопил Симоей. - Правда, Аристон?
Аристон пожал плечами. Он ни в чем не желал соглашаться с Симоеем.
- Откуда мне знать? - сказал он. - Я же не сижу у него в животе и не
могу измерить, сколько там вина!
Симоей осклабился. Ему вдруг представилась прекрасная возможность
поиздеваться над Аристоном. И он не преминул ею воспользоваться. Дело в