"Уильям Батлер Йейтс. Великое колесо возвращений" - читать интересную книгу автора

На этом фоне понятней тот эпизод 1934 года, когда Йейтс проявил интерес
к "синерубашечникам" генерала О'Даффи. Он клюнул на антибуржуазную демагогию
фашистов и даже написал для них "Три маршевых песни", где были такие слова:
"Когда нации лишаются верховодов, когда порядок ослабевает и растет раздор,
приходит время выбрать добрый мотив, выйти на улицу и маршировать. Марш!
марш! - как там поется? О, любые старые слова подойдут". К счастью, уже
через несколько месяцев Йейтс разочаровался в О'Даффи с его дешевым
позерством; он понял, что чуть было не влип в объятия еще худшей черни,
"ревущей у двери" - и зарекся играть в политические игры.


Йейтса называют человеком поздней жатвы. Выпуская в 1937 году второе
издание "Видения", он писал другу: "Не знаю, чем станет эта книга для
других, - может быть, ничем. Для меня она - последний акт защиты против
хаоса мира, и я надеюсь, что еще десять лет смогу писать, укрепившись на
этом рубеже". Как это похоже на строки юного Китса, восклицавшего в 1917
году: "О, дайте мне еще десять лет, чтобы я мог переполниться поэзией и
свершить то, что мне предназначено!" Судьбы дала Китсу только три года. Еще
меньше времени было в запасе у семидесятидвухлетнего Йейтса. В декабре 1938
годы он пишет свою последнюю пьесу "Смерть Кухулина", а через две недели
неожиданно заболевает, и 26 января 1939 года наступает развязка.


Эта была красивая, героическая кончина - смерть непобежденного. До
последних дней Йейтс греб против течения, пел не в лад с хором. В глазах
авангардных, политически ангажированных поэтов тридцатых годов он выглядел
нелепым анахронизмом. Достоинства его стихов признавались со страшным
скрипом; его проза и критика начисто отвергались, пьесы считались
провальными, философские взгляды - вредным чудачеством. Так что когда
Уинстен Оден, признанный лидер нового направления, написал элегию на смерть
Йейтса (потрясающей силы вещь - настоящую фугу в трех частях), это многим
показалось удивительным.


Но ведь и эти стихи полны знаменательных оговорок. Автор считает, что
Время в конце концов "простит" Йейтса - за "умение хорошо писать".
Характерно и название статьи Одена, опубликованной в 1940 году: "Мастер
красноречия",- в ней он утверждает, что Йейтс "был больше озабочен тем, как
звучит его фраза, чем истинностью идеи или подлинностью чувства". И
безапелляционно, как приговор: "отсутствие подлинной драмы никакой
театральностью не прикроешь".


Особенное раздражение вызывала "чокнутая псевдофилософия" Йейтса.
Взвешенней других молодых высказывался, пожалуй, Луис Мак-Нис, который даже
был готов допустить, что Йейтс не настоящий мистик, а лишь человек,
обладающий мистической системой ценностей, "а это совсем другое дело и вещь
sine qua non для всякого художника".