"Карл Густав Юнг. Воспоминания, сновидения, размышления " - читать интересную книгу автора

понимаю) было то, что я устоял против искушения поговорить об этом с
кем-нибудь. Таким образом, мои отношения с миром были предопределены:
сегодня я одинок как никогда, потому что знаю вещи, о которых никто не знает
и не хочет знать.
В семье моей матери было шесть священников, священником был и мой отец,
а также два его брата. Так что я наслушался различных богословских бесед,
теологических дискуссий и проповедей. И всякий раз у меня возникало чувство:
"Да, все верно. Но как же быть с тайной? Ведь это же таинство благодати!
Никто из вас не знает об этом. Никто из вас не знает, что Бог хочет, чтобы я
поступал дурно, что Он принуждает меня думать об отвратительных вещах для
того, чтобы я испытал чудо Его благодати". Все, что говорили другие, было
совсем не то. Я думал: "Богу должно быть угодно, чтобы кто-нибудь узнал об
этом. Где-то должна быть правда". Я рылся в отцовской библиотеке, читая все,
что смог найти о Боге, Троице и Духе. Я, что называется, глотал книги, но не
становился умнее. Теперь я стал думать: "Вот и они тоже не знают". Я даже
искал это в лютеровской Библии. Убогая морализация Книги Иова отвратила
меня, а жаль, ведь я мог найти в ней то, что искал: "Хотя бы я омылся и
снежною водою..., то и тогда Ты погрузишь меня в грязь..." (9, 30).
Позже мать рассказывала мне, что в те дни я часто пребывал в угнетенном
состоянии. В действительности это было не совсем так, скорее я был поглощен
своей тайной. Тогда я сидел на своем камне - это необыкновенно успокаивало и
каким-то образом излечивало от всех сомнений. Стоило представить себя
камнем, все становилось на свои места: "У камня нет проблем и нет желания
рассказывать о них, он уже тысячи лет такой, какой есть, тогда как я лишь
феномен, существо преходящее; охваченный чувством, я разгораюсь, как пламя,
чтобы затем исчезнуть". Я был лишь суммой всех моих чувств, а Другой во мне
был вне времени, был камнем.


II

Тогда же во мне поселилось глубокое сомнение в отношении всего, что
говорил отец. Слушая его проповеди о чуде благодати, я всегда размышлял о
моем опыте. Все, что он говорил, звучало банально и пусто, как история,
рассказанная с чужих слов человеком, не вполне в нее верящим. Я желал бы ему
помочь, но не знал как. Кроме того, я был слишком замкнут, чтобы делиться с
отцом своим опытом или вмешиваться в его личные дела. Я ощущал себя, с одной
стороны, слишком маленьким, с другой же - боялся собственной власти, меня
мучила авторитарность моего второго "я".
Гораздо позже, уже восемнадцатилетним юношей, я часто спорил с отцом и
всегда питал тайную надежду, что смогу рассказать ему о чуде благодати и
таким образом помогу его совести. У меня была уверенность, что, если он
выполнит Божью волю, так будет лучше. Но споры наши ничем не кончались. Они
раздражали его и огорчали меня. "Вечно ты хочешь думать, - возмущался он, -
а должно не думать, а верить". Я мысленно возражал ему: "Нет, должно знать и
понимать". Однако вслух говорил: "Так дай мне эту веру". На что он пожимал
плечами и в отчаянье отворачивался.
У меня появились друзья, в основном это были застенчивые, робкие ребята
из простонародья. В школе я делал успехи и позже даже стал лучшим учеником.
Но я заметил, что те, кто учился хуже, завидовали мне и пытались при любой