"Леонид Юзефович. Песчаные всадники (Повесть) [B]" - читать интересную книгу автора

Нахлестнув своего жеребца, Дерябышев сравнялся с конем Романа
Федоровича. Ехали стремя в стремя, но молчали. Под луной волнами
серебрилась трава, а вдали все было черно. Сопки на горизонте вершинами
заслоняли звезды. Степь была как гигантский прокопченный котел, пустой и
гулкий. Лишь на самом дне оставалось сорок просяных крупинок от съеденной
похлебки - сорок всадников. После ужина хозяйка отнесла котел собаке,
чтобы та вылизала его. На луну наползло облако, упала тень. Собака сунула
морду в котел, прошлась языком по стенкам и слизнула разъезд из трех
чахаров, высланных в передовое охранение. Больше их никто не видел. Они
пропали, ушли в темень, в собачий желудок, в июльскую ночь, сгинули
навсегда, хотя на груди у Романа Федоровича, под дээлом, обещая победу,
по-прежнему висел шелковый пакетик, на котором лысый седобородый старик
покровительственно поднимал маленькую ладошку,
- Видал, какой молодец пришел ко мне сегодня? - Роман Федорович
кивнул через плечо назад, где Жоргал, соразмеряя бег коня, чтобы не
отставать и не подъезжать чересчур близко, внимательно прислушивался к их
разговору. - Между прочим, из дезертиров. Через месяц у меня будут сотни
таких, как он! Не веришь?
- Я пока не велел давать ему винтовку, - сказал Дерябышев.
- И зря, - не одобрил барон.
Рядом с Жоргалом, свесив голову на грудь, то засыпая, то вновь
просыпаясь, качался в седле Цырен-Доржи, не привыкший к долгим переходам.
Его очки лежали в сумке. Сквозь пение ветра и тряскую дремоту он слышал
какие-то голоса, иногда звучавшие совсем близко, иногда же долетавшие
издалека, из прошлой жизни. Русские слова перебивались бурятскими,
монгольскими, тибетскими. Потом вдруг отчетливо донеслась французская
речь. По-французски говорил сиамский принц: перед войной он посетил
Петербург, присутствовал на богослужении в буддийском храме у Елагина
острова. Это был хрупкий изящный человечек, по-европейски одетый, охотно
рассуждающий о пользе франко-русского сближения. Цырен-Доржи как
единоверца включили в его свиту. Когда осматривали столицу, погода была
слякотная, везде стояли лужи. Одна лужа разлилась во всю ширину
Университетской набережной. Прежде чем подъехал экипаж, один из
приближенных принца спокойно лег в эту лужу, а принц так же спокойно, не
переставая разговаривать, по его спине перешел на сухое место. При этом он
вспомнил отшельника, который в уединении отрастил себе волосы до земли и
покрыл ими грязь под ногами Будды. Однажды Цырен-Доржи рассказал эту
легенду Роману Федоровичу, упомянув и про сиамского принца. "Все
правители, - говорил Цырен-Доржи, - совершают одну и ту же ошибку: они
хотят, чтобы люди устилали перед ними дорогу собственными волосами, но не
дают им свободы, чтобы эти волосы отрастить, довольствуясь подставленной
спиной..." Но Роман Федорович был глух к подобным аллегориям. Из всех
бесчисленных титулов Будды ему больше всего нравился такой: остригший
ногти ног своих на головах властителей трех миров. Он серьезно спрашивал:
чем остригший? Ножницами? Порой Цырен-Доржи казалось, что его ученик и
повелитель мечтает сделать то же самое. Но нельзя отпустить птицу на волю,
не поймав ее, утешал он себя, и нельзя предоставить мир естественному
течению, не завоевав его прежде. Они с Романом Федоровичем шли по одной
дороге, однако в конце ее видели разное. Неправда была мостом над бездной,
разверзшейся перед ними после поражения у Кяхты, но Цырен-Доржи верил: он