"Леонид Абрамович Юзерович. Клуб "Эсперо" (Повесть) " - читать интересную книгу автора

- Башка каторжная! Сука ты! Сука!
- Погоди, не трону, - смиряя себя, сказал Семченко. - Ты пойми! Если
каждый под себя грести начнет, какое же тут всемирное счастье? Ты сам
подумай! Если воруешь, отвечать надо.
Спокойным, лишь странно высоким от горловой судороги голосом Генька
сказал:
- Влез-то зачем? Кто тебя звал, козел бритый?
Он бесстрашно стоял в двух шагах, скособочившись от напряжения, и
такая ненависть была в его взгляде, что Семченко стало не по себе -
повернулся и пошел прочь.


Но ни о чем об этом, разумеется, Майе Антоновне рассказывать не стал.
- Значит, мы договорились, - напомнила она, провожая его к выходу. -
Встреча состоится завтра, в шесть часов. Здесь, в школе. Жаль только, что
Кадыр Искандерович на курорте. Вы его помните?
Семченко с трудом вспомнил, что был такой Минибаев, лишь когда
получил письмо от Майи Антоновны, но покивал уважительно: мол, как же не
помнить?
- Кадыр Искандерович много рассказывал нам о клубе, о вас. - Она все
время цитировала в разговоре собственное письмо. - Так жаль, что его не
будет на встрече.
- А про певицу Казарозу он вам не рассказывал?
- Странная фамилия. Она тоже была эсперантисткой?
- Да нет, не была.
- Вы ведь в "Спутнике" остановились? - уже на крыльце спросила Майя
Антоновна. - Какой у вас номер? Может быть, забегу вечером. Не возражаете?
- Триста четвертый, - сказал Семченко. - Милости прошу.
Спустился с крыльца, помедлил, подставляя лицо весеннему солнышку,
потом сел на скамейку. Рядом, свесив голову, дремал маленький
благообразный старичок, час назад заходивший в учительскую, - рот
полуоткрыт, легкий белый пушок на темени шевелится от едва ощутимого
ветерка, и Семченко с удовольствием подумал, что сам он никогда, ни при
каких обстоятельствах не позволил бы себе заснуть вот так, прямо на улице,
под мимолетно-сочувственными взглядами прохожих.
Он достал и раскрыл бумажник, набитый не визитными карточками, как
бывало когда-то, а старыми, давно использованными аптечными рецептами,
которые из суеверия не решался выбрасывать. Нащупал в большом отделении
плотную старинную фотографию на картоне с обтрепавшимися углами, осторожно
вынул ее. Это был снимок с картины известного в предреволюционные годы
художника Яковлева: ростовой портрет Зинаиды Казарозы; нарисовано в
обычной для тех лет манере, одновременно галантной и фантасмагорической,
какую Семченко привык считать декадентщиной. В центре полотна, окруженная
не понятно откуда взявшимися дикими зверями, стояла крохотная изящная
женщина с птичьей клеткой в руке. Звери были всякие, существующие в
природе и придуманные Яковлевым, но все со свирепыми мордами, оскаленные,
вздыбленные - и медведь, и присевший для прыжка тигр, и какой-то
чудовищный мохнатый уродец с прямым и длинным рогом на поросячьем носу;
даже мирный слон, и тот изготовился к нападению, воинственно взвив хобот и
наставив клыки. Узкую, с круглым верхом клетку женщина держала за кольцо,