"Леонид Абрамович Юзерович. Клуб "Эсперо" (Повесть) " - читать интересную книгу автора

однако никуда не ехал. А тут вдруг сорвался. Даже дочь не предупредил,
позвонил ей на работу уже с вокзала, чтобы без лишних разговоров. И ведь
всего-то было письмо от этой учительницы, Майи Антоновны, просившей
написать воспоминания о клубе "Эсперо", - листок в длинном поздравительном
конверте, казенные обороты, несколько вкрапленных в русский текст слов на
эсперанто.
Ему иногда присылали на рецензирование мемуары, и он сочинял такие
рецензии легко, быстро, сам удивляясь точности собственной памяти. Когда
один кинорежиссер попросил описать, как выглядело советское посольство в
Лондоне в двадцатых годах, Семченко отстукал ему страниц десять на
машинке. А незадолго перед тем из ведомственного журнала заказали очерк о
деятельности нашего торгпредства в Англии, где Семченко проработал до
тридцать четвертого года, и он написал его за вечер, сразу набело, почти
без правки, но очерк все равно понравился, напечатан был без сокращений и
признан лучшим материалом номера. А эти злополучные воспоминания вымучивал
целую неделю - маялся, уныло тыкал одним пальцем в клавиши машинки; потом
порвал написанное и отправился на Казанский вокзал.
И сразу понял, что не напрасно, не напрасно поехал, когда вышел из
такси возле Стефановского училища. Вокруг выросли двенадцатиэтажные дома,
но здание училища осталось прежним - тот же розово-красный
неоштукатуренный кирпич, зубчатые бордюры под крышей, железные карнизы,
встроенный в правое крыло восьмигранный шатер часовни Стефана
Великопермского.
- Пойдемте, покажу вам наш музей, - сказала Майя Антоновна.
На первом этаже, в вестибюле, она открыла боковую дверь, пропустила
Семченко в комнату, сумрачную от плотных штор, сказав, что раньше здесь
была швейцарская, но он уже и так вспомнил это полукруглое окно, низкий
сводчатый потолок: в двадцатом году здесь размещалось правление клуба
"Эсперо", хранились архив и библиотека.
Ему приходилось бывать в школьных музеях, и здесь все было то же
самое: планшеты на стенах, за стеклом витрины немецкая каска, ствол СВТ,
россыпь проржавевших патронов. Лист ватмана под ними пожелтел, скоробился,
и Семченко, как это часто бывало с ним в последние годы, вспомнил окопы
сорок первого, нестойкий слитный запах пороховой гари, талого снега и
раскаленной латуни, который иногда мерещился теперь в начале почечного
приступа.
На видном месте висел большой портрет Чкалова - писан маслом, но
узнать все-таки можно. Под ним, на тумбочке, старинный самовар без крышки.
- Наша школа носит имя Чкалова, - объяснила Майя Антоновна. - Мы
собираем воспоминания о нем, встречаемся с людьми, лично знавшими Валерия
Павловича.
Семченко кивнул на самовар:
- Его собственный?
- К сожалению, нет. Это подарок человека, который видел Чкалова.
- Да-а! - Семченко нахально пристукнул палкой по самовару. - Он бы
вам еще подштанники свои подарил. Тоже реликвия!
Когда покупал эту палку в аптеке, на ней был резиновый наконечник, но
Семченко его снял. Ему нравился суровый стук дерева по асфальту.
- Вот этот человек в молодости. - Как бы не слыша, Майя Антоновна
показала фотографию на одном из планшетов. - Он всегда охотно откликался