"Леонид Абрамович Юзерович. Клуб "Эсперо" (Повесть) " - читать интересную книгу авторана наши просьбы, приходил в школу, рассказывал ребятам о Чкалове.
- И все-то, наверное, врал... Он что, летчик был? Лицо на фотографии, обрамленное летным шлемом, казалось почему-то знакомым - длинное, с длинным острым подбородком, чуть асимметричное от неумело наложенной ретуши. - Нет, просто служил в аэродромной охране. - А для чего шлем напялил? Но Майя Антоновна обладала замечательной способностью не слышать то, что ей не нравилось. - После демобилизации он вернулся в родной город, - сообщила она. - До самой смерти работал директором гостиницы "Спутник". И знаете, как его там все уважали? Скажешь, что к Ходыреву, прямо в лице меняются: пожалуйста, пожалуйста... У него в городе был очень большой авторитет. А вы случайно в двадцатых годах с ним не встречались? - Было дело, - сказал Семченко и еще раз ударил палкой по ходыревскому самовару, уже посильнее. Самовар подпрыгнул на тумбочке, басовитый звон вырвался из его медного чрева. Это было в тот день, когда Вадим Кабаков привел в редакцию Глобуса. В три часа дня, отдав Наденьке перепечатать статью "Как бороться с безнавозьем", написанную одним из уездных агрономов, Семченко отправился на заседание народного суда - уже давно следовало принципиально осветить его деятельность, растолковать что к чему, а то всякие опасные слухи ходили по городу. Суд заседал в бывшем ресторане Яроцкого, чье одноэтажное, похожее на бурлака". Далеко внизу теснились причалы - когда-то шумные, а теперь пустынные, ветшающие, со сломанными перилами и щербатыми сходнями, за ними темнела у берега вереница плотов. На плотах копошились люди с баграми - маленькие, неуклюже двигавшиеся фигурки; шла заготовка дров для городских учреждений. На эту работу направляли беженцев, которые начали возвращаться из Сибири после разгрома Колчака. Решением губисполкома каждый мужчина должен был заготовить по пять кубов, а каждая женщина - по два с половиной. Лишь после этого беженцы получали документы на право жительства. Когда Семченко вошел в зал, послеобеденное заседание уже началось. На эстрадном возвышении, где когда-то пел цыганский хор, за длинным, почти без бумаг столом, который одной своей аскетически пустынной плоскостью способен был внушить уважение к суду, сидели трое, из чего Семченко заключил, что разбирается дело средней важности; в серьезных случаях приглашали не двоих заседателей, а шестерых. В центре перебирал какие-то листочки судья, пожилой слесарь с сепараторного завода, справа поигрывал пальцами незнакомый усатый кавказец, а слева сидела Альбина Ивановна, учительница из "Муравейника", входившая, как и сам Семченко, в правление клуба "Эсперо". В зале было темно, мусорно. Первые ряды деревянных лавок свободны, а дальше отдельными кучками разместились немногочисленные зрители. Кивнув Альбине Ивановне, Семченко пристроился во втором ряду, с краю. Судили шорника Ходырева за кражу приводных ремней из паровозоремонтных мастерских. |
|
|