"Леонид Абрамович Юзерович. Клуб "Эсперо" (Повесть) " - читать интересную книгу автора

на наши просьбы, приходил в школу, рассказывал ребятам о Чкалове.
- И все-то, наверное, врал... Он что, летчик был?
Лицо на фотографии, обрамленное летным шлемом, казалось почему-то
знакомым - длинное, с длинным острым подбородком, чуть асимметричное от
неумело наложенной ретуши.
- Нет, просто служил в аэродромной охране.
- А для чего шлем напялил?
Но Майя Антоновна обладала замечательной способностью не слышать то,
что ей не нравилось.
- После демобилизации он вернулся в родной город, - сообщила она. -
До самой смерти работал директором гостиницы "Спутник". И знаете, как его
там все уважали? Скажешь, что к Ходыреву, прямо в лице меняются:
пожалуйста, пожалуйста... У него в городе был очень большой авторитет. А
вы случайно в двадцатых годах с ним не встречались?
- Было дело, - сказал Семченко и еще раз ударил палкой по
ходыревскому самовару, уже посильнее.
Самовар подпрыгнул на тумбочке, басовитый звон вырвался из его
медного чрева.
Это было в тот день, когда Вадим Кабаков привел в редакцию Глобуса. В
три часа дня, отдав Наденьке перепечатать статью "Как бороться с
безнавозьем", написанную одним из уездных агрономов, Семченко отправился
на заседание народного суда - уже давно следовало принципиально осветить
его деятельность, растолковать что к чему, а то всякие опасные слухи
ходили по городу.
Суд заседал в бывшем ресторане Яроцкого, чье одноэтажное, похожее на
барак здание стояло у речного взвоза, рядом с клубом водников "Отдых
бурлака". Далеко внизу теснились причалы - когда-то шумные, а теперь
пустынные, ветшающие, со сломанными перилами и щербатыми сходнями, за ними
темнела у берега вереница плотов. На плотах копошились люди с баграми -
маленькие, неуклюже двигавшиеся фигурки; шла заготовка дров для городских
учреждений. На эту работу направляли беженцев, которые начали возвращаться
из Сибири после разгрома Колчака. Решением губисполкома каждый мужчина
должен был заготовить по пять кубов, а каждая женщина - по два с
половиной. Лишь после этого беженцы получали документы на право
жительства.
Когда Семченко вошел в зал, послеобеденное заседание уже началось. На
эстрадном возвышении, где когда-то пел цыганский хор, за длинным, почти
без бумаг столом, который одной своей аскетически пустынной плоскостью
способен был внушить уважение к суду, сидели трое, из чего Семченко
заключил, что разбирается дело средней важности; в серьезных случаях
приглашали не двоих заседателей, а шестерых.
В центре перебирал какие-то листочки судья, пожилой слесарь с
сепараторного завода, справа поигрывал пальцами незнакомый усатый
кавказец, а слева сидела Альбина Ивановна, учительница из "Муравейника",
входившая, как и сам Семченко, в правление клуба "Эсперо".
В зале было темно, мусорно. Первые ряды деревянных лавок свободны, а
дальше отдельными кучками разместились немногочисленные зрители. Кивнув
Альбине Ивановне, Семченко пристроился во втором ряду, с краю.
Судили шорника Ходырева за кражу приводных ремней из
паровозоремонтных мастерских.