"Леонид Юзефович. Ситуация на Балканах ("Сыщик Путилин") " - читать интересную книгу автора

Крыльцо, прихожая, вестибюль, коридор - пространство без форм, без
красок. Только запахи, от них никуда не денешься. Справа тянуло чем-то
горелым. Ага, там кухня. Но и такое невинное наблюдение пока было лишним,
Иван Дмитриевич шел на приглушенный звук голосов - быстро, глядя прямо перед
собой. Ничего не знать, по сторонам не глазеть - так надежнее. Сперва нужно
выработать угол зрения, иначе подробности замутят взгляд. Главное - угол
зрения. Лишь дилетант пялится на все четыре стороны, считая это своим
достоинством.
С отвратительным скрипом отворилась дверь, Иван Дмитриевич вошел в
гостиную. Там было светло от эполет, пестро от мундирного шитья. У окна
стоял граф Хотек, австрийский посол, успевший уже нацепить на грудь траурную
розетку, принц Ольденбургский что-то говорил ему, а посол кивал с таким
выражением, будто наперед знал все, о чем скажет великий князь. Офицеры и
чиновники скромно подпирали стены, Мимо них прогуливались трое - герцог
Мекленбург-Стрелецкий, министр юстиции граф Пален и градоначальник Трепов.
Шувалова не было.
Иван Дмитриевич вошел осторожно, усилием воли пытаясь сделать свое
грузное тело как можно более невесомым. Никто не обратил на него внимания.
Он достал гребешок, расчесал баки. К сорока годам они заметно поседели, и
седые волосы, утратив прежнюю мягкость, торчали в стороны, нарушали общий
контур. Баки требовали постоянного ухода, но сбрить их Иван Дмитриевич уже
не мог: толстые голые щеки потребовали бы иной мимики и, следовательно,
иного тона отношений с начальством и подчиненными.
Наконец от группы жандармских офицеров отделился высокий, гибкий,
матово-смуглый, с глазами того неуловимого не то зеленого, не то серого, не
то желтоватого оттенка, который странно меняется в зависимости от времени
суток и цвета обоев на стенах. Отрекомендовавшись ротмистром Певцовым, он
спросил, знает ли господин Путилин, зачем его сюда пригласили. В самом
вопросе было спокойное сознание превосходства жандарма над полицейским, и в
ответ Иван Дмитриевич снисходительно повел плечом: разумеется, мол. Граф
Шувалов, наивный человек, решил утаить от него то, о чем уже судачат
извозчики.
Выражение скорбной деловитости, с каким Певцов готовился объявить о
случившемся, легко съехало с его лица, он прошел в спальню, через минуту
выглянул оттуда и пальцем поманил к себе Ивана Дмитриевича. Слабое жужжание
гостиной сделалось почти неслышно. Перед дверью спальни Иван Дмитриевич
позволил себе удовольствие оглянуться: теперь все смотрели только на него.
Лишь великий князь и герцог Мекленбург-Стрелецкий уже вдвоем втолковывали
что-то Хотеку, у которого был такой вид, словно он давно знал, что военный
атташе его императора будет убит в Петербурге, и даже предупреждал об этом,
но ему не поверили.
Князь Людвиг фон Аренсберг лежал на кровати лицом вверх. На лице, на
кадыкастой шее видны синеватые пятна, черно-пегая эспаньолка взлохмачена,
волосы слиплись от пота. Руки сложены на груди и в запястьях скручены витым
шелковым шнуром от шторы. Правая, ближняя к кровати штора обвисла без этого
шнура, заслоняла мертвое тело от яркого апрельского солнца.
Стоя между Певцовым и Шуваловым, Иван Дмитриевич рассматривал убитого:
ночная рубашка измята, испещрена кровавыми пятнышками, один рукав оторван,
им связаны ноги у щиколоток. Но и в таком, положении князь, очевидно,
продолжал сопротивляться, потому что выше колен ноги ему вдобавок стянули