"Н.А.Заболоцкий. История моего заключения " - читать интересную книгу автора

арестованных.
Следователи настаивали на том, чтобы я сознался в своих преступлениях
против советской власти. Так как этих преступлений я за собою не знал, то
понятно, что и сознаваться мне было не в чем.
- Знаешь ли ты, что говорил Горький о тех врагах, которые не сдаются? -
спрашивал следователь. - Их уничтожают!
- Это не имеет ко мне отношения, - отвечал я.
Апелляция к Горькому повторялась всякий раз, когда в кабинет входил
какой-либо посторонний следователь и узнавал, что допрашивают писателя.
Я протестовал против незаконного ареста, против грубого обращения,
криков и брани, ссылался на права, которыми я, как и всякий гражданин,
обладаю по советской конституции.
- Действие конституции кончается у нашего порога, - издевательски
отвечал следователь.
Первые дни меня не били, стараясь разложить меня морально и измотать
физически. Мне не давали пищи. Не разрешали спать. Следователи сменяли друг
друга, я же неподвижно сидел на стуле перед следовательским столом - сутки
за сутками. За стеной, в соседнем кабинете, по временам слышались чьи-то
неистовые вопли. Ноги мои стали отекать, и на третьи сутки мне пришлось
разорвать ботинки, так как я не мог более переносить боли в стопах. Сознание
стало затуманиваться, и я все силы напрягал для того, чтобы отвечать разумно
и не допустить какой-либо несправедливости в отношении тех людей, о которых
меня спрашивали. Впрочем, допрос иногда прерывался, и мы сидели молча.
Следователь что-то писал, я пытался дремать, но он тотчас будил меня.
По ходу допроса выяснялось, что НКВД пытается сколотить дело о некоей
контрреволюционной писательской организации. Главой организации
предполагалось сделать Н. Тихонова. В качестве членов должны были
фигурировать писатели-ленинградцы, к этому времени уже арестованные:
Бенедикт Лившиц, Елена Тагер, Георгий Куклин, кажется, Борис Корнилов,
кто-то еще и, наконец, я. Усиленно допытывались сведений о Федине и Маршаке.
Неоднократно шла речь о Н. Олейникове, Т. Табидзе, Д. Хармсе и А.
Введенском - поэтах, с которыми я был связан старым знакомством и общими
литературными интересами. В особую вину мне ставилась моя поэма "Торжество
Земледелия", которая была напечатана Тихоновым в журнале "Звезда" в 1933 г.
Зачитывались "изобличающие" меня "показания" Лившица и Тагер, однако
прочитать их собственными глазами мне не давали. Я требовал очной ставки с
Лившицем и Тагер, но ее не получил.
На четвертые сутки, в результате нервного напряжения, голода и
бессонницы, я начал постепенно терять ясность рассудка. Помнится, я уже сам
кричал на следователей и грозил им. Появились признаки галлюцинации: на
стене и паркетном полу кабинета я видел непрерывное движение каких-то фигур.
Вспоминается, как однажды я сидел перед целым синклитом следователей. Я уже
нимало не боялся их и презирал их. Перед моими глазами перелистывалась
какая-то огромная воображаемая мной книга, и на каждой ее странице я видел
все новые и новые изображения. Не обращая ни на что внимания, я разъяснял
следователям содержание этих картин. Мне сейчас трудно определить мое
тогдашнее состояние, но помнится, я чувствовал внутреннее облегчение и
торжество свое перед этими людьми, которым не удается сделать меня
бесчестным человеком. Сознание, очевидно, еще теплилось во мне, если я
запомнил это обстоятельство и помню его до сих пор.