"Николай Алексеевич Задонский. Донская либерия " - читать интересную книгу автора

в Черкасске нападения на Долгорукого. Пусть расправляется с князем голытьба
где-нибудь подальше от Черкасска!
Совет Долгорукому ехать на Северный Донец, где наблюдалось наибольшее
скопление беглых, дан был войсковым атаманом не без умысла. Авось найдутся
там охотники покончить с князем. И еще лучше, если притом поплатятся
головами сопровождающие князя старши?ны: войсковому атаману хорошо известно,
что эти верные царю люди давно подозревают его, Лукьяна Максимова, и Илью
Зерщикова в тайных сношениях с голытьбой и могут, чего доброго, написать
донос в Москву.
Долгорукий и сопровождавшие его войсковые старши?ны не успели еще
доехать до северодонецких верховых городков, а уж там тайные посланцы
войскового атамана предупреждали беглых "хорониться по лукам" и "накликали
вольницу убить князя".
И беглые хоронились. Но "накликать вольницу" для убийства князя
Долгорукого оказалось не так-то просто. Нужен был предводитель, атаман,
пользовавшийся доверием голутвенных и вместе с тем послушный войсковой
старши?не, обладающий к тому же известным воинским умением, - ведь у
Долгорукого под рукой были офицеры и солдаты регулярной армии. Черкасские
заговорщики упорно ломали головы над тем, как и где найти такого
предводителя.
Во второй половине сентября с Северного Донца в Черкасск примчался
атаман Старо-Айдарского городка Семен Алексеев, известный больше под кличкой
Драный.
Этому высокому и подвижному казаку с умными серыми глазами и негустой
русой бородкой давно перевалило за сорок. Некогда, молодым парнем, не
стерпев издевательств помещика, он поджег барский дом и бежал на Дон.
Несколько лет батрачил у низовых казаков, затем построился в Старо-Айдарском
городке и, считаясь старожилом, вполне мог сыска не опасаться. Но никогда не
забывал Семен ужасов крепостной неволи - до сих пор напоминали о ней нывшие
в непогоду страшные рубцы на теле - и, люто ненавидя господ и бояр, всегда
сочувственно относился Драный к беглому люду, искавшему приюта на донских и
донецких реках. Увидев, как жестоко расправляются драгуны Долгорукого с
беглыми, Семен возмутился и, зная, что многие черкасские старши?ны настроены
против князя, решил просить их совета и помощи.
Был поздний вечер. Слюдяное оконце куреня Ильи Зерщикова тускло
светилось. Привязав у крыльца взмыленного коня, Семен нетерпеливо постучал в
дверь. Зерщиков был один и еще не ложился спать. Впустил Семена в горницу,
завесил оконце. Потом из расписного турецкого глиняного жбана, стоявшего на
Столе, налил чашу хмельной домашней браги, протянул гостю. Тот не отказался.
- Будь здрав, Илья Григорьич!
Зерщиков, выждав, пока чаша была осушена до дна, произнес:
- Ну, сказывай, друже мой Семен, с чем приехал?
Семен сразу загорячился:
- В верховье донецком огнем и кровью сыск чинит князь Долгорукий...
Станицы многие драгуны сожгли дотла. Под кнут и плети без разбора кладут и
новопришлых и старожилых казаков. Губы, уши и носы людям режут. Младенцев по
деревьям вешают. А жен и девок берут в солдатскую постель! - Атаман
задохнулся от негодования и, смахнув рукавом кафтана капельки пота с
загорелого лица, докончил: - Сил боле нет терпеть сыскные лютости, Илья
Григорьич!