"Павло Загребельный. Разгон" - читать интересную книгу автора

привлечь внимание. Только галстук? А что же еще? Она думала о Карнале как бы
по принуждению, вяло, касалась его лишь краешком мысли. Он не привлекал
ничем, хотя и не отталкивал. Просто оставлял равнодушной. Да, собственно,
она и задерживалась тут не из-за Карналя и не из-за этого шепота Яши
Лебензона, а только потому, что внезапно вспомнила, какой сегодня день.
Пятница. Последний рабочий день недели. Проситься снова на дежурство в
субботу? Но над нею и так уже смеются! А редактор, этот невыносимо
откровенный в высказываниях человек, непременно скажет ей: "Вы хотите играть
жертву, но мы не пойдем вам навстречу, ибо чувство справедливости ставим
выше всего; каждый должен воспользоваться положенным ему отдыхом". Редактор,
когда хотел быть ехидным, всегда пускался в такое громоздкое и неуклюжее
многословие.
"Воспользоваться положенным..." Слова гудели, как печальные колокола
одиночества. Никто не знает, что для одиноких наиболее тяжелыми оказываются
именно праздничные дни. В самой плотной толпе, в самом большом людском
столпотворении не спрячешься, не затеряешься, не спасешься. Заметят,
изобличат, распнут на скрещениях взглядов, создадут вокруг пустоту...
Взгляните: одна, одна, как былиночка в поле! Такая молодая и симпатичная, а
вишь... Мужчина от одиночества может хоть напиться. Женщина - разве что
кусать себе локти. Другие, может, и не ощущают одиночества так остро,
Анастасия же боялась его отчаянно.
Детство ее прошло среди военных, отец всегда брал ее с собой на учения,
знакомил с таким множеством офицеров и молоденьких солдат, что ей стало
казаться, будто весь окружающий мир - это молодые, красивые люди в форме,
сбитые плечом к плечу в неразрывность, в монолит. Мир молодой, бодрый,
неисчерпаемый. Когда заканчивала девятый класс, погиб отец. "При испытании
новой техники..." С матерью ничто не соединяло Анастасию, она привыкла к
мужскому деятельному миру, не хотела погружаться в неизбежную печаль и
понурую повседневность. Несколько лет метаний, разочарований, упорства,
мучительного опыта, вплоть до неудачного кратковременного замужества, - и
вот страх перед одиночеством в праздничные дни, когда торжествует то, что в
рабочие дни словно бы неприметно, ибо - о чем не очень охотно пишут в
газетах, чего не показывают по телевизору - наступает царство так называемой
"личной жизни".
Ясное дело, она тоже как-то заполняла выходные и праздники, но порой
становилось прямо-таки нестерпимо. Потому самый будничный день недели -
понедельник - был для Анастасии всегда праздником. Сегодня же, к сожалению,
не понедельник - пятница, вот и приходилось торчать на этой неинтересной
встрече, неинтересной не по сути, а по тому, что из нее сделает их редактор,
который загонит ее под рубрику "Ученые - пятилетке", даст тридцать строк
мертвого текста и не выберет ни одной из фотографий, сделанных Анастасией,
ссылаясь на необходимость "экономить газетную площадь", и даже не испугается
издевательского вопроса своей дерзкой сотрудницы: "А зачем экономить?"
Академики разъезжались в новых "Волгах", Анастасия подошла к своим
"Жигулям" и тут заметила Карналя. Он шел пешком. Не имел машины или не
захотел задерживать шофера? Неожиданно мелькнуло озорное: а ну как предложу
подвезти? Так, нечто неуловимое, шаловливое - прихоть, каприз.
Но от своего намерения отказалась сразу же, особенно когда заметила,
как еще два человека последовали за Карналем. Тоже академики? Но они,
кажется, не выступали. Не догоняют Карналя. Может, оберегают его от таких,