"Павел Архипович Загребельный. Изгнание из рая ("Львиное сердце" #2)" - читать интересную книгу автора

веселоярских степях. С одной стороны, время, как и повсюду в мире,
неудержимо летело вперед и вперед, не отступая ни перед какими преградами,
не забегая в сторону, не вытанцовывая на месте; с другой же стороны, время
здесь словно бы остановилось, застыло навеки, законсервировалось, будто
музейный экспонат, не изменялось совсем, а вместе с ним неизменными
оставались и люди. Сколько Гриша помнил, одни в селе были всегда дедами,
другие - дядьками и тетками, а третьи - просто такими или сякими и никто не
хотел переходить ни в последующую возрастную категорию, ни в другие
состояния. Его дед Левенец и Утюжок вечно были дедами, Обелиск - дядькой,
Матрена Ивановна - теткой, Щуси и Самуси - просто Щусями и Самусями.
Потому-то Грише, как лицу служебному, приходилось воспринимать все так, как
оно велось, и соответственно относиться к веселоярцам, оказывая надлежащее
уважение их титулам, закрепленным за каждым пожизненно, словно какие-нибудь
там баронские и графские звания.
Матрену Ивановну, сколько и жил, Гриша звал "теткой". Это была
красивая, белолицая женщина, пышная, как пава, не натруженная работой и
обленившаяся до предела. Прославилась Матрена Ивановна тем, что никогда
ничего не делала, вечно прикидывалась больной и нежно-беззащитной, выходила
замуж за дедов, оставалась вдовой, снова выходила и снова оставалась вдовой.
О ней говорили: "Хочешь умереть - женись на Матрене!" И все равно женились,
соблазненные ею пышным телом и нежным голосочком.
- Гришуня, дорогой! - заворковала Матрена Ивановна, намереваясь обнять
Гришу даже через стол, которым предусмотрительно отгородился от нее молодой
председатель сельсовета. - Я же тебя любила еще маленьким, ты ведь и тогда
был таким красивеньким дитем! А теперь вон какой вырос!
- Матрена Ивановна, - сухо кинул Гриша, - если вы пришли по делу,
давайте о деле, потому что здесь, сами знаете, учреждение серьезное...
- Да я по делу, по делу!..
- Ежели так, прошу садиться и я вас слушаю.
Матрена Ивановна долго усаживалась на стул, потом еще дольше поправляла
кофточку на пышной груди, потом одарила Гришу светлейшей улыбкой, после чего
внезапно захлюпала носом и брызнула такими слезами, что они перелетели через
стол. Гриша растерянно вскочил, налил из графина воды, подал Матрене
Ивановне.
- Выпейте, тет... извините, Матрена Ивановна, выпейте и успокойтесь,
прошу вас. Что у вас? Не волнуйтесь. Поможем. Не надо только плакать. Ну,
честное слово, не надо! Ну, ей-богу!..
Но слезы у Матрены Ивановны были чисто декоративные. Стакан с водой она
отодвинула. На Гришу посмотрела даже удивленно.
- Разве я плачу?
- А что же вы делаете?
- Это моя душа плачет, а я - нет. Я пришла спросить тебя, Гриша, как
нового председателя.
- Спрашивайте.
- Ты ведь вырос в нашем селе и все видел. Ты же знаешь, какая я
несчастная?
- Ну...
- Да ты не стесняйся! Говори: знаешь ведь? Сколько у меня было мужей?
- Ну...
- Четыре!.. А где они все? Боишься сказать? Так я тебе скажу сама!