"Павел Архипович Загребельный. Южный комфорт" - читать интересную книгу автора

изучить, рассмотреть, распутать, довести до логического конца. А какой тут
логический конец? И есть ли тут вообще какая-то логика?
С такими невеселыми мыслями Твердохлеб вслед за Ларисой Васильевной
спустился с третьего этажа по широким начищенным, словно для генерального
приема, лестницам и очутился во дворе под высокими тополями, среди
посетителей, большинство из которых составляли, ясное дело, мужчины, а
среди них мальчуган, который, должно быть, только недавно научился ходить,
потому что ступал маленькими ножками нетвердо, хотя и упрямо, и голову
наклонял так, чтобы видеть землю хоть краешком глаза, и следил за
взрослыми, рисуясь перед ними своим умением, развлекал в их
встревоженности, - зрелище столь неожиданное и умилительное, что
Твердохлеб, невольно остановившись, стал смотреть на мальчика.
Лариса Васильевна, почувствовав, что он не идет за ней, тоже остановилась,
подождала, пока Твердохлеб медленно приблизится к ней, поиздевалась:
- Разве работники прокуратуры тоже любят детей?
- Все может быть.
- Возможно, вы многодетный отец?
- А почему бы и нет?
- Но, кажется, ваша жена не пользовалась услугами нашей клиники?
- Не всем же выпадает такое счастье. К тому же у моей жены девичья фамилия.
Она молча пошла дальше.
Еще в один дворик, уже не под тополями, а под ветвистыми ореховыми
деревьями. Лариса Васильевна открыла почти незаметную дверь, впустила
впереди себя Твердохлеба, вошла сама. За дверью был просторный темный
холл, и тишина, одиночество, затворничество. Спрятался же профессор!
Открылась еще одна дверь, а может, и не одна, тут уж Твердохлеб потерял
счет, опомнился только в огромном помещении, напоминавшем удивительное
соединение жилища, музея, лаборатории и храма, и в самых глубоких недрах
этой святыни восседал верховный ее жрец - профессор Кострица Лев Петрович.
Было в нем меньше от льва, нежели от медведя, по-медвежьи, мохнатым
клубком наискосок покатился им навстречу, пересекая кабинет по диагонали,
умело обходя столы, диваны, стулья; все преграды и препятствия, - старый,
но еще крепкий, энергия, словно в спиралеобразной туманности, волосы
пожелтели от старости, лицо в глубоких морщинах, но глаза молодые и
светлые, а движения порывисты, как у юноши. Котигорошко*. И этот странный
кабинет. Что это? Аудитория для занятий со студентами? Музей драгоценных
изделий? Картинная галерея? Убежище мудреца-схимника? Домашний алтарь
хранителя родовых традиций? Стулья в белых чехлах и дорогие кожаные
кресла, казенный стол для заседаний и фарфоровые вазы завода
Миклашевского, строгие полки с научными фолиантами и трогательный снимок
двух старых людей - мужчины и женщины - в украинских вышитых сорочках под
полтавским рушничком. Может быть, родители профессора? Только почему он
нарядил их, как для самодеятельности? Не могли же они жить в восемнадцатом
столетии, а их сын - в двадцатом. Над родителями икона Николая-чудотворца
в драгоценном серебряном окладе. Интересно бы расспросить профессора, как
согласуется икона в рабочем кабинете с его ученостью.
______________
* Котигорошко - сказочный персонаж необыкновенной силы.

Но Твердохлеб, растерявшись, спросил о другом. Зацепился взглядом за